Утерянная Книга В.

Их одежды – вне времени, удобные, легко надеть, легко снять. Когда все закончилось, Эсфирь оделась и без спроса подошла к столу. Предметы на нем оказались не камешками, а косточками, совсем крохотными.

– Птичьи…

– Откуда ты знаешь? – Царь лежал у нее за спиной на собственной одежде, голый.

Не оборачиваясь, Эсфирь ответила:

– Я знаю женщину… – и осеклась. Поняла, что косточки – те самые, а ожерелья у матери Надава покупали не для того, чтобы украшать ими шеи жен (Эсфирь тут же вспомнила, что ни на ком не видела таких ожерелий), а для царя.

– Она очень талантливая, – заметил он.

– Зачем заставлять ее разбирать их по косточкам и делать украшения, только чтобы потом вы их снова разобрали?

– Головоломка. Люблю головоломки.

Эсфирь разглядела на полках заново собранные из костей фигурки птиц, их скелетики. Какие-то были полностью готовы, другие нет. Косточки, через которые не продеть проволоку, например, птичьи лапки, были отлиты из серебра. Эсфирь приподняла одну фигурку, чтобы посмотреть, как она стоит, и удивилась – так затейливо и тонко сделаны суставы и соединения, слияние проволоки и кости. Фигурка была невесомой, и Эсфирь непроизвольно захотелось раздавить ее, сжав ладонь. Она взяла другой скелет, побольше. Уже не птица.

– Лиса, – подсказал царь. – Осторожнее.

Эсфирь прикоснулась еще к нескольким фигуркам, чтобы он поволновался, и ощутила, как в ней вновь пробуждается дух великанши с ее жесткостью, ползет вверх по позвоночнику.

– Где вы берете косточки теперь? – спросила она, не глядя на царя.

– О чем ты? Птицы по-прежнему умирают.

– Об указе. Она иудейка. Ни покупать, ни продавать…

– Я сделал исключение.

Эсфирь поставила лисий скелетик обратно на полку. Тут же схватила снова, отломила передние лапы и положила остов на спину. Оторванные лапы упали на пол.

– Эсфирь! – Царь вскочил, собрал косточки в ладонь и поднес к факелу.

– Это не всё, – продолжила Эсфирь. – Пусть моих людей оставят в покое. Отправьте их в пустыню, если нужно. Но не трогайте.

Царь положил косточки на стол, подальше от нее.

– Они могут в любое время уйти в пустыню сами.

– Они не уйдут.

Царь начал одеваться.

– Прогоните их, – сказала Эсфирь.

Он одевался медленно, скрупулезно. Слой за слоем – черный, пурпурный, красный. Подпоясался так же тщательно, как собирал свои скелеты. Эсфирь подумала о Вашти. Неужели он решился убить ее?

– Похоже, решаете не вы, – добавила она. – Изгнать их, прекратить чистки. Это не в вашей власти.

Царь молчал.

Эсфирь взяла птичий скелетик. Ослабила пояс на платье и собрала ткань кармашком, в котором спрятала птицу. Все медленно, на виду у царя.

Царь молча надел корону, сел за стол и взялся за работу.

* * *

В тот день они зачали ребенка. Неделю спустя Эсфирь отыскала Бараза, чтобы попросить о помощи. Он стал все чаще пропадать, а его работу делали другие евнухи. Она дважды обошла весь дворец и только потом нашла Бараза в его комнате лежащим на длинной кровати, как будто спящим. Эсфирь разделась. Она позволила бы ему тереться лицом, всю ее вылизать, засунуть ей внутрь пальцы. Думала, что теперь не станет чувствовать себя испорченной. Ее уже испортили. Это просто сделка: ее тело в обмен на его поход в лагерь. Наверняка он захочет рискнуть.

Но Бараз, как и Лара, отказался: «Нет, я не могу так осквернить вас. Простите».

Это было ужаснее всего. После его отказа остальные отказы уже не удивляли. Ни от повара, ни от горничной, ни от садовника. И все же она продолжала просить. Бродила по переходам, заходила в кухни, искала того, кто поддастся на уговоры. Вместо тела теперь предлагала то, чего (как она думала) они могли хотеть. Когда начал расти живот, повитухи пытались заставить ее лежать в постели. «И чего вам неймется? Что вас мучает?»

Эсфирь игнорирует их при любой возможности. Продолжает искать и уговаривать. Мальчишка-конюх. Кормилица. Послание надо передать очень простое: «Уходите немедленно. Как можно дальше». Но все отвечают ей даже без раздумий: «Нет, нет, нет». Изображают жалость. Эсфирь видит, что они смотрят на полосы на ее лице. Издалека шрамы не видны (если бы только она держалась на расстоянии, как положено царице). Вблизи же они напоминают золотистые русла ручьев, бегущих по коричневому песку, и порождают самые разные пересуды. Может быть, это следы от вечных слез – царь выбрал себе горемычную! А может, Эсфирь – наполовину дочь богов, и само солнце отметило ее лучами? Или воительница из тех племен, что метят полосами своих юных воинов? Лишь немногие, самые проницательные, догадываются о ее происхождении. Царь и советник скрыли эту маленькую, но важную деталь.

«Нет, нет». Никто даже не спрашивает, что, собственно, Эсфирь намерена передать. Но она продолжает попытки. Она становится одержима ими, больна. Даже сейчас, когда от массажа у нее немеют ноги, думает, чем можно было бы соблазнить эту повитуху. Раньше Эсфирь не замечала, какие у той голубые глаза, светлые, совсем прозрачные. Нечасто увидишь такие в 462 году до нашей эры. Вдруг это значит, что она мягче других и ее можно уговорить?