Рут делает глоток из чашки. Слышно, как она глотает, что ей больно. Лили чувствует себя виноватой. Мама редко говорит о чувствах, чаще подталкивает собеседников, чтобы те поделились своими, и вот она призналась Лили, что «ужасно расстроилась», а Лили ее раскритиковала.
– Как это делается? – спрашивает она у мамы, пытаясь отыграть назад. – Как мячики пришить к футболке?
– Нужно взять две. Одну побольше, другую поменьше, и сшиваешь, как стеганое одеяло. Только вместо пуха внутри мячики. – Рут умолкает, видя удивление Лили, потом добавляет: – Я раньше была отличной швеей.
У Рут на лице – никаких эмоций, губы сжаты в прямую линию, как раньше, когда детьми она подначивала их и пыталась скрыть улыбку. Лили не понимает, шутит мама сейчас или это болезнь притупляет мысли так, что она уже не все помнит. Она ведь знала, что Лили пыталась шить девочкам платья, вернее, пыталась примириться с тем, что ничего не выйдет. Лили рассказывала маме, что через неделю после первого урока хотела прийти к Кайле на второй, но пропустила – была в то время в больнице. Кайла, разумеется, все поняла. Она сочувствовала Лили, волновалась за нее и как-то спросила, чем может помочь, а Лили, все еще потрясенная, ничего не ответила. Тогда Кайла взяла и принесла ей приготовленный обед. Даже не стала звонить в квартиру, не пыталась пообщаться с Лили, оставила еду у консьержа и испарилась. И потом раз в неделю звонила узнать, как дела: «Не хочу давить, просто имей в виду, что я рядом, если захочешь…»
Но Лили не хочет. И Рут знает об этом. Знает (должна знать) – Лили думает о ней каждый час, и пойти к Кайле для нее равносильно предательству. Рут не может не знать этого. Она ведь говорила, что Лили специально мучает себя этими платьями, что надо бросить эту затею, заказать готовые через интернет или обойтись шарфами. И тут вдруг небрежно упоминает, что умеет шить? Мало того, зовет себя швеей! Лили ужасно расстроена. Как могла Рут все это время слушать ее разглагольствования о платьях (Лили даже перечисляла детали швейной машинки, как будто описывала нечто с другой планеты!) – и не сказать ни слова?
– Лили, – говорит мама.
– Да?
– Тебе помочь?
– С чем?
– Ну, с теми платьями. Если бы ты купила подержанную машинку, поставила ее здесь у меня… Или можно вручную… Я бы тебя научила простым стежкам.
– Нет! – Лили улыбается, как безумная, надеясь, что так отказ прозвучит мягче, а мама не догадается, как Лили злится. Как ей принять помощь от Рут, которая не одобряла идею с шитьем, да и все домохозяйские потуги Лили, каким бы печальным ни был их результат. К тому же мама больна.
– Спасибо, – добавляет Лили. – Не стоит. Но спасибо.
Она забирает у Рут чашку с остывшим чаем. Это одна из кружек с приколами, купленных мамой на очередном праздновании Пурима. Копия логотипа «Старбакса», и надпись «Кофе Охель, изготовлен в Персии, сертифицирован для употребления при дворе царя Ахашвероша, 14-й день адара 5773», и портрет царицы, похожей почему-то на русалку, внутри банального зеленого круга – вероятно, Эсфирь. Почему Лили налила чай именно в эту кружку – решила себя дополнительно помучить?
– Сделать еще чаю?
– Хорошо, – хрипло отвечает Рут. – Как хочешь, родная.
Лили возвращается с чаем, но Рут уже уснула. Лили выходит из комнаты и садится на диван рядом с Джун. Прижимает дочку к себе, утыкается носом ей в щеку и, не обращая внимания на мультик, пытается вспомнить маму за шитьем. Хотя бы раз. Хотя бы за изготовлением вышивки про «Чистый дом…», где и шить-то нечего (наверняка мама ее не сама сделала). Вместо этого Лили вспоминает маму с сигаретой, на залитом солнцем крыльце. Она полусидит, опираясь на подоконник, загорелые ноги вытянуты под углом и упираются в пол. В то лето ушел отец, а мама начала носить короткие шорты; затем она стала носить длинные легкие юбки, которые надевала летом все последующие годы (интересно, она их шила?). У нее красивые ноги, с рельефными икрами, хорошо очерченными бедрами, мышцы еле заметно двигаются в такт ее затяжкам, приподнимаясь на вдохе и опускаясь на выдохе. Лили, завороженная, смотрела на это движение мускулов, как будто пыталась понять что-то, чего не могла узнать у мамы.