Но сегодня... Когда наша жизнь так изменилась... так, что в стодесятиметровой квартире стало тяжело находиться, взрывоопасно. Сегодня, когда мы с Лоранc уже почти не занимаемся любовью, когда я теряю по иллюзии в день и по году жизни за день стройки, когда я говорю с малышкой Снупи, а она меня не слышит, и чтобы добиться ее внимания, я должен доставать свою кредитку, — сегодня я жалею, что не включил тогда «аварийки»... Я должен был сделать это, конечно, должен. Съехать на полосу для аварийной остановки — удачней не скажешь, — выскочить в ночь, распахнуть ее дверцу, вытащить из машины за ноги и крепко-накрепко сжать в объятьях.
И ведь мне ничего не стоило это сделать!
Ничего, ведь мне даже не нужно было бы ничего говорить... В общем именно так я представляю себе, как это могло бы произойти: без слов, но то, что надо. Потому что со словами, черт побери, со словами у меня всегда были проблемы. Никогда не отличался красноречием...
Никогда.
И вот теперь, когда мы вместе с ней идем мимо решеток Медицинского института, и я вижу, каким мрачным, напряженным и чуть ли не уродливым стало ее лицо из-за одного единственного вопроса, который я ей задал, чего обычно никогда не делаю, я думаю о том, что и теперь, судя по всему, мне лучше было бы промолчать.
Она шла впереди широким шагом, с опущенной головой.
— Авытаешлучшели? — донеслось до меня ее бормотание.
— Не понял? Она развернулась.
— А вы? Ты думаешь, лучше что ли? Она явно злилась.
— Ты думаешь, вы лучше? Да? Думаешь, лучше? Думаешь, с вами все не так банально?
— С кем это: с нами?
— С кем, с кем? Да с вами! С вами! С тобой и с мамой! К какой категории вас отнести? Насквозь прогнивших паршивых парочек, которые...
Молчание.
— Которые? — как дурак, переспросил я.
— Сам знаешь... — прошептала она.
Да, я знал. Поэтому мы и промолчали весь остаток пути.
Сейчас я завидовал ее наушникам, оставшись наедине со своим смятением.
С невнятными отголосками прошлого и этим дурацким, давно уже съеденным молью, плащом.
Наконец, мы дошли до улицы Севр, до громадного претенциозного магазина[10]
, который одним своим видом действовал на меня угнетающе.— Мне нужно выпить чашечку кофе перед боем, — взмолился я, сворачивая в кафе, — ты не против?
Досадливо поморщившись, она пошла за мной.
Я пил обжигающий кофе, она возилась со своим девайсом.
— Шарль.
— Да.
— Ты мне не скажешь, о чем он тут поет... Я кое-что понимаю, но не все...
— Без проблем.
Мы снова поделили между собой звук. Ей — долби, мне — стерео. Каждому по наушнику.
Но первые же аккорды фортепьяно потонули в грохоте кофеварки.
— Погоди...
Она увела меня на другой конец стойки.
— Готов? Я кивнул.
Незнакомый мужской голос. Более мягкий. Я начал синхронно переводить:
—
О... — застонала она, нажав на паузу, — так не пойдет... Мне не нужен урок английского, я хочу только, чтобы ты рассказал мне, о чем там речь!
— Ладно, ладно, — заторопился я, — дай я разок сам послушаю, а потом все тебе расскажу,
Я вставил второй наушник и закрыл уши руками, она следила за мной краешком глаза, дрожа от нетерпения.
Я был в шоке. Такого я не ожидал. И в мыслях не было. Я... Я был в шоке.
Эти чертовы любовные песни... Всегда исподволь и как же ловко... Добивают тебя за считанные минуты... Проклятые бандерильи, вонзаемые в наши столь предсказуемые сердца.
Я со вздохом отдал ей ее наушник.
— Ну как, понравилось?
— Кто это поет?
— Нил Хэннон. Ирландец... Ну что, теперь переведеш?
— Да.
— И без остановок, пожалуйста!
— Don't worry sweetie, it's gonna be all right[11]
, — залихватски, как настоящий ковбой, процедил я сквозь зубы.Она улыбнулась. Неплохо сыграно, Шарли, неплохо... Я вернулся к пути, с которого сошел, ибо речь шла именно о пути, теперь я точно это знал.
—
Теперь она приникла ко мне, чтобы ничего не пропустить..,