Уточкин

Почему-то всегда, когда оказывался в таком беспомощном положении, он думал о Леле, о том, как она ухаживала за ним тогда давно, когда он упал с мельницы. А поскольку своей матери он не помнил, то ему казалось, что именно так и должна мать относиться к своему ребенку, жалея его не от безнадежности, а от полноты чувств.

И было в этом что-то необычайно трогательное и сентиментальное.

Из воспоминаний Сергея Уточкина:

«Вскоре я совершил первое в моей жизни путешествие в Крым. Красавица Леля вышла замуж за крупного крымского помещика. Я упросил Лелю взять меня с собою в Крым. Леля доставила мне это удовольствие, и в один день мы сели на пароход.

Пароход!

Это было очаровательно. Я подружился с матросами, излазил весь пароход сверху донизу, поднимался на мачты, доведя до того, что капитан приказал меня снять с мачты. Я предстал перед разгневанным владыкой нашего судна.

— Будешь бегать, — сказал он, — оторву тебе голову. Вид у него был такой внушительный, под его командой был такой большой пароход, такая масса матросов. Я поверил его словам, огорчился и ощупывал в последний раз свою голову.

Но счастливая своим счастьем добрая Леля поднялась в капитанскую будку и вернула мне жизнь. Капитан преобразился. Он даже погладил меня по голове и сказал:

— Бойкий мальчик, но только больше не смей так высоко лазить — не то выброшу в море.

Я получил из большой коробки вкусных конфет и отправился, чтобы осмотреть мое седло, подаренное мне для верховой езды, на котором я буду ездить, выпущенный живым грозным капитаном.

Но вот и Евпатория. Шум от падающего якоря. Мы вышли на палубу. Суета вокруг. Перед нами в полуверсте город. Весь ландшафт залит лучами яркого солнца. Сердце мое дрожит. После скучной процедуры подплытия к берегу, часа через полтора мы въехали в город.

Новая земля, новые люди, новые здания. Выходим на берег. Как прекрасна новизна! Как хороша жизнь! Как далеко детство!»

Или вот еще такое воспоминание:

«Белоснежные чайки с криками вьются вдоль берега, белоснежными крыльями своими отражая солнце. С сожалением и тоской бросаю последний взгляд на родное море.

Леля довольна больше меня; я вижу ее в объятиях незнакомого человека. Этот человек — ее супруг.

— Ты устала, — спрашивает, радостно блестя глазами, Саша, как называет его моя Леля. — Хочешь отдохнуть? Здесь вблизи гостиница.

Мне ужасно захотелось побывать, наконец, в гостинице, о которой я так много слышал, но никогда не бывал.

— Нет, едем, едем! — к моему огорчению, ответила Леля. — Скорей домой!

И, захлебываясь от радостного смеха, поцеловала Сашу.

— Прикажу запрягать, — покорился он и пошел делать хозяйственные распоряжения.

Мы в экипаже. Я на козлах рядом с кучером. „Трогай, Ахмет“. — И стремительная четверка лошадей — две впереди, две сзади — лентой понесли легкий экипаж по желтому гладкому шоссе.

Меня не развлекали колосящиеся поля; я забыл о том, что было: о море, о пароходе. Я не думал о том, что будет — о деревне Чаботарке — поместье Саши, куда так быстро уносили нас четыре лошади. Я думал о гостинице, которой мне не удалось повидать.

Мы приближаемся к „Городу мертвых“, этой вечной гостинице для тех, кто никогда не будет ехать на четырех лошадях в деревню Чаботарку, кто никогда не будет вместе счастлив, как Леля, и одиноко счастливым, как я; кто никогда не сможет править лошадьми, как это делает Ахмет, щелкнув по ушам переднюю лошадь длинным бичом. Необычный вид упряжи, ловкие движения Ахмета и резвый бег лошадей настолько поглотили мое внимание, что о гостинице я забыл.

— Я ужасно люблю править, — обратившись к Ахмету, говорю я.

— Барчук, это трудно; это ужасно трудно, — в тон мне замечает он.

Улавливаю в его голосе нотки презрения. И я понимаю, что должен довольствоваться лишь созерцанием. Новое огорчение, длящееся всю дорогу. Ахмет, который вначале так мне нравился, делается совершенно чужим; я хочу слезть с козел.

Но вот мы подъезжаем к мельнице, стоящей на пригорке, на краю деревни. За деревней в полуверсте таинственная Чаботарка, чернеющая своим зеленым садом, вся потонувшая в глубокой долине. Сад окопан широчайшим рвом. „Твои владения, — слышу позади Сашин голос, обращенный к Леле, — пойдем пешком“. Лошади остановились. Я с удовольствием спрыгнул с козел. Мы шли вдоль единственной улицы деревни.

Милая деревня, милый запах молока и хлеба, милые собаки и телята вокруг. Гордо пробежал петух, преследуя смятенную курицу. Мы прошли деревню и приближаемся к экономии. У белых высоких ворот стоит кучка народу. „Слуги вышли тебя встречать, я тебе сейчас представлю свою старушку-няньку, которая вынянчила меня“, — слышится Сашин голос. „Я буду ее любить“, — отвечает счастливая Леля. „Ах, барыня, барыня, заждались мы вас, красавица!“ И они бросились на шею друг другу. Когда первые восторги встречи миновали, был замечен я. „Это брат ваш?“ — спросила старуха, недоверчиво оглядывая меня. „Двоюродный“, — ответила Леля. Старуха облегченно вздохнула.