Уточкин

Итак, принимал верхнюю передачу из глубины поля, выполнял несколько финтов, обманув тем самым защиту, резко ускорялся, уходя от преследователей, но почти сразу сбрасывал скорость и оглядывался по сторонам. По левому флангу набегал худой стремительный полусредний по фамилии Пиотровский, делая жест рукой, что ждет пас, а прямо по ходу из-под плотной опеки выныривал Данлов и тоже показывал, что открыт. Мгновения на раздумья, и Уточкин, в очередной раз вильнув в сторону, отдавал пас Данлову. Увидев это, Пиотровский менялся в лице, поняв, что проделанная работа по прорыву по левому флангу абсолютно напрасна. Он даже что-то кричал Уточкину, останавливался, зло сплевывал, но все решали секунды, и отвлекаться на это не было ни смысла, ни времени. Карл Карлович Данлов тем временем перекидывал мяч через защитника, боковым зрением оценивал обстановку и делал голевую передачу Сергею.

Голкипер оказывался бессилен перед такой комбинацией. Нечеловечески вывернувшись, он предпринимал безуспешную попытку стать длиннее, чем он есть на самом деле, даже касался кончиками пальцев пролетавшего мяча, но это было единственное, что он мог сделать. Сетка вздрагивала, шла волнами, а судья матча свидетельствовал гол.

Уточкин смотрел теперь на Богемского и признавал, что он играет и быстрее, и остроумнее, и точнее!

Вот и сейчас, буквально через несколько минут после пропущенного его командой гола, он сквитал счет, причем сделал это как бы нехотя, даже лениво, а затем и вывел своих вперед.

Стадион тут же и взорвался бурей аплодисментов.

«Богемский! Богемский!» — вопили так, как еще совсем недавно скандировали «Уточкин! Уточкин!».

Итак, кто же был этот Григорий Богемский?

Григорий Григорьевич Богемский родился в Одессе в 1895 году.

Учился в Ришельевской гимназии. После окончания Одесского юнкерского училища крепостной артиллерии попал на фронт (шла Первая мировая война). Вернулся. Выступал за футбольные клубы «Вега», «Спортинг», «Российское общество спорта». Чемпион России 1913 года. В 1920 году Богемский покинул Одессу и перебрался в Прагу, где выступал за «Виктория-Жижков». Также выступал в Болгарии и Франции.

В 1945 году в Праге подвергся нападению сотрудников МГБ СССР, в результате которого пострадала его жена.

Умер в Праге в 1957 году.

Читаем у Юрия Олеши, который, кстати, играл с Богемским, Катаевым и Багрицким в одной команде:

«Я хочу только вспомнить, как стоял Гриша Богемский, в белой одежде — „Спортинга“, позируя Перепелицыну для фотографии перед матчем… просто белая одежда — белая, тонкая-тонкая нитяная рубашка и белые трусы. Тогда то, что теперь называют майкой, футболкой, называли просто рубашкой, хотя это была та же майка, футболка, обтягивающая туловище, а сейчас на Богемском кажущаяся мне прямо-таки гипсовой… На ногах у него черные чулки, завернутые на икрах неким бубликом и оставляющие колени голыми, а также и бутсы — старые, сильно разбитые, скрепленные, как скрепляют бочки, в обхват по подъему кожаными завязками.

И, странно, пока Петя наводит на него коробочку своего аппарата, он стоит с видом просто какого-нибудь репетитора… Нет, нет, приглядись… разве ты не видишь необыкновенного изящества его облика, его легкости, — секунда! — и он сейчас побежит, и все поле побежит за ним, публика, флаги, облака, жизнь!»

Бегущие облака над футбольным полем.

Так как на море шторм, то в воздухе терпко пахнет водорослями, выброшенными на берег.

Свежо.

Ветер усиливается, и кажется, что облака касаются если не головы, то верхушек каштанов.

Деревья раскачиваются, машут ветками и напоминают Сереже Уточкину мельницы на берегу солончака под Евпаторией. Тогда он впервые почувствовал, что значит оторваться от земли, взлететь и оказаться в гуще этих самых облаков, пройти их череду, быть ослепленным солнцем, а потом вновь оказаться в потоке несущихся навстречу кусков сахарной ваты.

Читаем в заметке Уточкина «В пространстве»:

«Крепко привязанное к земле человечество в течение тысячелетий тщетно стремилось оторваться от своего грустного шара и унестись ввысь, поближе к лазури и свету, но прочны были приковавшие цепи…

Ползать, влача грустную жизнь в двух измерениях — вперед или, чаще, назад, вправо или влево, — об этот фатальный удел разбивались мечты тех, кому грезилось третье измерение, гордое и прекрасное — высота… Невидимая, неуловимая воздушная стихия беспощадно уничтожала все попытки слабого человека завладеть ею.

В этой вековой борьбе, казалось, для людей был единственный исход — поражение.

Кажется, я всегда тосковал по ощущениям, составляющим теперь мою принадлежность, проникшего в воздух.

Мне часто случалось летать во сне, и сон был упоителен.

Действительность силой и яркостью переживаний превосходит фантастичность сновидений, и нет в мире красот, способных окрасить достаточно ярко красоту моментов, моментов, могущих быть такими длительными».