Утомленные вином

— Слава Богу, он цел и невредим, ни Европа, ни Америка не обкорнали его русских, с широким размахом, крыльев. Ах, как хочется на него взглянуть!

Все так, Читатель, русский до мозга костей, и этим все сказано.

И именно поэтому его могила даже почти через сто лет после его смерти завалена живыми цветами, а около нее всегда стоят люди.

Немногие поэты заслужили такую честь…

Шарль Бодлер: «Упорен в нас порок, раскаянье — притворно»

4 февраля 1866 года прихожане небольшой церкви в Номене увидели, как какой-то немолодой и, судя по всему, очень больной человек, неловко пошатнувшись, упал на каменные ступени и не делал никакой попытки встать.

Но еще больше прихожане удивились бы, если бы узнали, что лежавшему на ступенях церкви старику всего сорок пять лет.

Однако настоящее изумление охватило прихожан, когда какой-то молодой парень, поспешивший на помощь упавшему воскликнул:

— Вот так номер! Ведь это же Шарль Бодлер!

И изумляться было чему. На ступенях церкви лежал знаменитый на всю Францию поэт, чьи «Цветы зла» перевернули общественное мнение.

И вот теперь эта самая знаменитость неподвижно лежала на каменных ступенях церкви и не подавала признаков жизни.

Бодлера отвезли в местную больницу, где врачи обнаружили у него признаки правостороннего паралича и тяжелейшей афазии, перешедшей позднее в полную потерю речи.

И, конечно, многих волновал вопрос, как могло случиться, что этот одаренный человек так бездарно заканчивал свою жизнь.

Шарль Бодлер родился в Париже 21 апреля 1821 года.

По его собственному признанию, многие из предков его были идиотами или маньяками и отличались ужасными страстями.

Его старший сводный брат Клод на 55-м году жизни был разбит параличом и умер в сумасшедшем доме почти в одно время с поэтом.

У матери последнего в старости были парализованы ноги.

Что же касается его отца, Франсуа, то он учился в духовной семинарии, был учителем в каком-то коллеже и репетитором детей герцога Шуазеля.

У него были дружеские связи как среди аристократии, так и среди революционеров.

В мрачные дни террора он держал себя мужественно и благородно, целыми днями бегал по тюрьмам и судилищам, рискуя собственной головой для спасения чужой жизни.

Он же, говорят, доставил яд знаменитому Кондорсе, когда не смог спасти его.

Крайний радикал по убеждениям, он был аристократ по манерам и любви ко всему изящному.

Он часто водил маленького Шарля по общественным садам и показывал ему статуи. Под его влиянием у мальчика пробудилась страсть к пластическому искусству.

Шарлю было десять лет, когда умер отец.

Вскоре его молодая мать вышла замуж за блестящего молодого офицера Опика, впоследствии генерала и маршала Людовика-Филиппа.

Столь быстрое забвение памяти дорогого человека нанесло Шарлю глубокую рану, и он уже не мог относиться к матери с прежней любовью.

И это несмотря на то, что отчим любил его и мечтал устроить ему такую же блестящую карьеру, какую сделал сам.

Другое дело, что в нем не было ни той сердечной нежности, ни той любви к искусству, какими отличался отец Шарля.

Возможно, именно поэтому Шарль с раннего детства и до конца жизни не только не полюбитл отчима, но и относился к нему с глубокой антипатией.

В девять лет Шарль поступил в коллеж в Лионе.

Любознательный и способный, он обладал живым умом, мешавшим усидчивости и внимательности.

Учился он плохо.

Зато уже в ранние годы будущий писатель отличался в независимым и оригинальным характером.

«Удары жизни, борьба с учителями и товарищами, глухая тоска, — писал он о том времени в своих автобиографических заметках, — чувство одиночества всегда и везде».

Что, надо заметить, не мешало ему проявлять живой интерес к жизни и удовольствиям.

В 16 лет Шарль поступил в коллеж Людовика Великого в Париже и начал писать стихи, свидетельствовавшие о ранней разочарованности в духе Байрона.

В 17 лет Бодлер заразился сифилисом.

Однако он не только не огорчился, но и гордился своей страшной по тем временам болезнью.

Он считал болезнь сифилисом признаком настоящего мужчины.

И не только признаком, добавили бы мы, но и самым настоящим бичем. Страшным и беспощадным.

Но, увы, паржиская богема была выше предрассудокв и болезней.

Страшным недугом страдали Гоген, Нерваль, Бодлер, Ван Гог, Ницше, Мане и многие другие великие люди, которых Мопассан в шутку называл «наидражайшими сифилитиками».

Да и сам он с гордотсью. Писал свеому другу:

«У меня сифилис, наконец-то настоящий, а не жалкий насморк… нет, нет, самый настоящий сифилис, от которого умер Франциск I.

Велика беда!

Я горд, я больше всего презираю всяческих мещан. Аллилуйя, у меня сифилис, следовательно, я уже не боюсь подцепить его».

Приблизительно то же самое чувство еще раньше испытывал и Бодлер.

«В тот день, когда молодой писатель читает гранки своего первого произведения, он преисполнен гордости, как школьник, только что заразившийся сифилисом», — писал он в книге автобиографических заметок «Моё обнажённое сердце».

Подобно большинству своих современников, Бодлер считал, что сифилис необязательно заразен и от него можно легко излечиться.