Утомленные вином

Секретарь Президиума ВЦИК СССР Енукидзе 27 марта 1925 года единолично принял решение на внесудебный приговор, разрешив коллегии ОГПУ расправиться с «фашистами».

Напомним, что этот праведный судья будет расстрелян по обвинению в измене Родине, шпионаже, причастности к покушению на А. А. Жданова и участии в военно-фашистском заговоре в РККА.

В. Менжинский, Г. Бокий, который был одним из организаторов в стране концлагерей, и Я. Петерс приказали расстрелять Ганина, братьев Чекрыгиных, Дворяшина, Галанова, Кроткова.

Борису Глубоковскому и Александровичу-Потеряхину определили по 10 лет концлагеря на Соловках, судьба остальных неизвестна.

Алексей Ганин был расстрелян в подвалах Лубянки после жестоких пыток, которыми руководил начальник седьмого отдела СО ОГПУ Абрам Славотинский.

Прах Ганина погребён на территории Яузской больницы. Дело по обвинению Ганина было прекращено только 6 октября 1966 года за отсутствием состава преступления. Ганин был реабилитирован посмертно.

Так погиб беззаветно любивший Россию вологодский крестьянин, поэт, друг Сергея Есенина Алексей Ганин…

А в 1937–1938 годах были расстреляны все поэты есенинского круга: Николай Клюев, Сергей Клычков, Иван Приблудный, Петр Орешин, Василий Наседкин и сын Есенина Георгий.

Такова было скорбная участь всех истинных поэтов на Руси.

Нет никаких сомнений, что этот скорбный список пополнил бы и сам Сергей Александрович, доживи он до тридцатых годов.

И, как знать, не их ли незавидную долю оплакивал со своим «чудным прозрением в глазах» Есенин в своих последних стихах?

Если верить тому, что, действительно, в Москве кабацкой много крови, смерти и похоронного звона, то выводы Галанта кажутся правильными.

Если бы не одно но.

А о чем, скажите, мог тогда еще писать Есенин? О пробках в Моссельпроме?

Да никогда? Помните:

Я вам не кенар, я поэт,
И не чета каким-то там демьянам!

А теперь давайте ответим на простой вопрос: а стал бы так любим народом Есенин, если на самом деле стал бы воспевать Октябрьский переворот и пьяных матросов?

Блок попробовал, да вот только перед смертью потребовал, чтобы были уничтожены еще остававшиеся брошюры с его более чем странной поэмой «Двенадцать».

И, тем не менее, именно эту странную поэму апологеты социалистического реализма будут считать самым лучшим произведением Блока.

А не была ли Москва кабацкая своего рода предостережением для всех тех, кто страдал в глухие годы большевистского правления от невозможности выразить свой великий талант?

Гумилев, Волошин, Ахматова, Зощенко, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Мейерхольд, Булгаков, Любимов, Солженицын, Сахаров…

Все эти в высшей степени талантливые люди были великими страдальцами, которым затыкали рот и грозили всевозможными карами за одно правдивое слово!

Такова было скорбная участь всех истинных поэтов на Руси.

Нет никаких сомнений, что этот скорбный список пополнил бы и сам Сергей Александрович, доживи он до тридцатых годов.

И, как знать, не их ли незавидную долю оплакивал со своим «чудным прозрением в глазах» Есенин в своих последних стихах?

Более того, Есенин своим нарочито антиобщественным поведением выполнял одну из основных целей православных юродивых — быть зеркалом падшего мира.

Об этом свидетельствует близкий друг поэта писатель В. Иванов.

В его воспоминаниях есть такой эпизод. Говоря о людях, для которых Есенин писал в стихах эпатирующие строчки, поэт заметил:

— Это они хулиганы и бандиты в душе, а не я. Оттого-то и стихи мои им нравятся.

— Но ведь ты хулиганишь?

— Как раз ровно настолько, чтобы они считали, что я пишу про себя, а не про них. Они думают, что смогут меня учить и мной руководить, а сами-то с собой справятся, как ты думаешь? Я спрашиваю тебя об этом с тревогой, так как боюсь, что они совесть сожгут; мне ее жалко: она и моя!

А совесть у Есенина была.

«Совесть, — писал по этому поводу Б. Ширяев, — неугасима в человеческой душе, она тоже дар Божий…

Глубоко грешный в своей земной жизни Сергей Александрович Есенин, не устоявший в ней против окружавших его суетных соблазнов, вопреки их тлетворному влиянию сохранил совесть, эту последнюю искру Божию в своей душе, сохранил ее вместе с верой в Светлого Спаса и Пречистую Матерь Его».

Доставалось от Есенина и всевозможным иванам бездомным, самым упертым из которых был Демьян Бедный, а в девичестве Ефим Придворов.

И вся Москва зачитывалась есенинским «Ответом евангелисту Демьяну», выведенному Булгаковым в «Мастере и Маргарите» в образе бездарного поэта Ивана Бездомного.

Нет, ты, Демьян Христа не оскорбил,
Ты не задел Его своим пером нимало.
Разбойник был, Иуда был, —
Тебя лишь только не хватало.
Ты сгустки крови у креста
Копнул ноздрей, как толстый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов.