«Его лицо опухло, — описывал поэта один из его приятеленй. — Он давно не мылся и не брился, волосы всклокочены, вид отталкивающий, широко раскрытые, когда-то одухотворённые глаза, столь красившие его лицо, когда он был сам собой, утратили блеск, запали и терялись в тени надвинутой на высокий лоб шляпы без полей.
Грязный тонкий сюртук залоснился и светился от дыр. Брюки, если можно было ещё так называть эту часть одежды, свисали клочьями с растерзанного тела.
На нём не было ни жилета, ни галстука».
Эдгара По привезли в Балтимор, где он и умер в больнице 7 октября 1849 года.
Эдгар Аллан По прошёл насыщенный, но короткий путь длинной в сорок лет.
Литературный талант По был признан не сразу, и по большому счету его заново «открыл» для читателей французский поэт-изгой Шарль Бодлер в 1852 году.
Да, конец его многим казался ужасным. Как и жизнь. И творчество. Ведь По не написал ни одного произведения, не связанного каким-либо образом со смертью или увяданием.
Наверное, так оно и было, если бы не одно «Но». По той простой причине, что постоянное бредовое состяние поэта и его творчество неразрывно связаны между собой.
«Центральная фигура в произведениях писателя, — писал классик патографических исследований Г. В. Сегалин, — почти постоянно — неврастеник или ипохондрик, преследуемый кровосмесительными фантазиями мистик или жертва наркотического дурмана и суеверных страхов.
То были многоликие ипостаси самого Эдгара По. Придуманный мир героев он наполнял страданием, возможно пытаясь тем самым облегчить собственное бремя печалей и разочарований.
Нагнетенная до предела атмосфера новелл поражала своей подлинностью. Рисуемые им физические и душевные муки были отображением переживаемых им в психозе страданий и ужасов.
Все это поражало читателей новизной и художественной силой.
По принадлежал к тем творческим типам, которые искали своё вдохновение в алкоголе.
Вся фантастика его произведений и весь вообще характер его творчества вытекает из творческих приступов, вызванных под влиянием алкоголя…
Натура, одержимая резко патологическими склонностями, которые разрушали в нём его жизнь, он благодаря тем же склонностям создавал жизнь в искусстве, проникнутую насквозь этой патологией».
Эдгар По принимал опиум в виде экстракта, как это делали Томас де Квинси и Сэмюэл Колридж. Ощущения от приёма этого наркотика легли в основу рассказа «Береника», а опийные галлюцинации хорошо описаны в рассказе «Лигейя», главный герой которого тоже принимал наркотик. Сам писатель сочетал приём спиртного с опием, чтобы «заглушить голоса своих внутренних демонов».
Женские образы в поэзии и в прозе Эдгара По носят идеальный и асексуальный характер, они подчёркнуто бесплотны.
Всем им присущ оттенок болезненной экзальтации и утончённости. Они слишком прекрасны и чисты, чтобы жить. Мысль о несовместимости идеальной красоты и грубой реальности выражена у писателя с трагической силой. Причину этого можно объяснить особенностями вряд ли полноценной сексуальной жизни Эдгара По.
Безысходный ужас жизни, господствующий над человеком, таково содержание «страшных рассказов». Возможно, в своих произведениях писатель сублимировал собственные «садонекрофильные тенденции».
Может быть, это влечение обусловило и подсознательный выбор в жёны не здоровой и готовой к сексуальной активности женщины, а болезненной девочки?
Другими словами, Эдгар получил в своё полное распоряжение «живой труп».
Другой биограф По был еще откровеннее.
«Многие лучшие страницы его прозы, — писал он, — хотя длительное время это обстоятельство было принято обходить деликатным молчанием, были написаны, что называется, под кайфом».
Эдгар По принимал опиум в виде экстракта, как это делал, например, другой поэт-романтик Сэмюэл Кольридж.
Ощущения от приема этого наркотика легли в основу рассказа «Береника», а опийные галлюцинации хорошо описаны в другом рассказе — «Лигейя».
Сам писатель сочетал прием спиртного с опием, чтобы «заглушить голоса своих внутренних демонов». Обратим внимание на то, что подавляющая часть «страшных» рассказов написаны от первого лица.
В них По анализирует свои страхи, травмы, навязчивые мысли и алкогольные видения. Почти все его главные персонажи кончают жизнь плохо, впрочем, как и сам их автор.
Женские образы Эдгара По идеальны и асексуальны, они подчеркнуто бесплотны. Возможно, это объясняется неполноценной сексуальной жизнью в браке с больной женой.
Скорее всего, в своих произведениях писатель сублимировал собственные «садонекрофильные тенденции». Не это ли влечение обусловило и подсознательный выбор жены, не здоровой и готовой к сексуальной активности женщины, а болезненной девочки?
Другими словами, Эдгар получал в свое полное распоряжение «живой труп».
Именно по этой причине рассуждать о том, стало ли наследие Эдгара По лучше или хуже из-за его патологии, не имеет смысла.
Более того, мало кто сомневается в том, что без этой паталогии литература имела бы другого писателя. А вернее, не имела бы никакого в лице Эдгара По.