Было уже довольно поздно, и я ловил последние лучи света, заканчивая финальный набросок, прежде чем упаковать набор угля для рисования и мольберт. Моё внимание занимал лес прямо напротив того места, где я расположился. Ширина реки в этом месте достигает пятидесяти футов, чуть больше ширины плотины. Поэтому развернувшуюся передо мной сцену я видел очень ясно. В кустах на дальнем берегу послышался шорох, который я сначала принял за шаги спускающегося к водопою оленя. Но вместо него из густых кленовых зарослей (я бы добавил, необычайно густых) появилась молодая женщина. Одета она была очень просто, и я подумал, что это жительница Милвилля или Блэкстоуна. Она бросила взгляд в мою сторону, либо мне так показалось, в любом случае, я помахал ей рукой, но она не подала виду, что заметила меня. Я окликнул её, но так и не смог привлечь внимания женщины, если, конечно, не допустить, что она намеренно меня игнорировала. Решив, что это не моё дело, я быстрыми штрихами набросал её фигуру на своём холсте. Я отвёл от неё взгляд буквально на полминуты, но когда вновь посмотрел в ту сторону, оказалось, что она уже разделась и зашла в реку, вода доходила ей уже до коленей. Мне бы не хотелось, чтобы вы посчитали меня человеком распущенных нравов (хотя я знаю, что все художники этим славятся), но я не сразу отвёл от неё взгляд. Она несколько раз оглянулась на деревья, и мне пришло в голову, что тени под сенью клёнов кажутся удивительно глубокими. Создавалось ощущение, что эти тени практически осязаемые, будто это нечто большее, чем простое отсутствие света из-за сплетённых ветвей, заслоняющих пространство под кронами от дневного света. Возвращаясь к упоминанию об олене, меня поразило то, что она вела себя так же насторожённо, словно лань, услышавшая приближающиеся шаги: когда она в тревоге поднимает голову, прежде чем умчаться в более безопасное место.