Когда в сентябре 1938 года Курт прибыл в Англию, Эдит, уже шесть месяцев прожившая там и успевшая разобраться, что к чему, не теряя времени принялась вводить Курта в курс дела. Прежде всего она сказала сыну, что по-немецки за пределами дома говорить им не стоит. Он запомнил, как резко она оборвала его, когда он однажды заговорил по-немецки в автобусе. Появляясь в известных туристических местах Лондона, они с сильным акцентом, коряво беседовали по-английски. Замкнутому тринадцатилетнему подростку в такие моменты было, наверное, очень не по себе. В конце декабря 1938 года Курт воссоединился с отцом. На всех фотографиях, сделанных в Англии, Гуго сияет, прямо-таки светится радостью и непринужденностью. Иногда я, кажется, различаю тонкий вертикальный шрам на правой половине лица; думаю, что он напоминал ему о «хрустальной ночи». Правда, его он, кажется, совершенно не беспокоил. Своему австрийскому юристу, Штейнбрехеру, Гуго сообщал, что совсем здоров, и приписывал это своему «лошадиному здоровью».
Главной заботой стало образование Курта. Раздел маленькой синей брошюры, посвященный обучению молодежи, казалось, перечеркнул все надежды, которые Шиндлеры, представители среднего класса, возлагали на сына. Так, вновь прибывшие не должны были рассчитывать на то, что станут «врачами, дантистами, юристами, преподавателями и т. п., так как число представителей этих профессий значительно превышает потребности». Мальчиков предлагалось учить сельскому хозяйству и ремеслам. Могу себе представить, как возмущала Эдит сама мысль о том, что Курт может приобрести специальность, связанную с ручным трудом. Она была полна решимости нажимать на все кнопки.
Через комитет еврейских беженцев в Вобурн-хаусе, с помощью его основателя Отто Шиффа и его коллеги Филипа Магнуса Эдит поместила Курта в частную школу Квернмор в городе Бромли графства Кент, которую он посещал с 1938 по конец 1939 года. Он продолжил свое начальное обучение в том возрасте, в котором большинство детей его уже заканчивают. Отец потом жаловался, что там ужасно кормили – с тех пор он возненавидел сладкий заварной крем – и что он больше года догонял школьную программу.
Гуго пришлось задуматься, чем и как зарабатывать на жизнь. Его положение было лучше, чем у Эриха, прибывшего в Англию в мае 1939 года: как сказала потом Грета, он был «тяжело болен» и не годен ни к какой работе. Эрих, Грета и Петер поселились в более скромном районе на севере Лондона. Они получали небольшую продовольственную помощь от комитета еврейских беженцев, который отвечал за всех беженцев, живших в Лондоне, хотя и его ресурсы были небезграничны.
Как вспоминал Петер, Гуго встретил их на вокзале в Лондоне и сразу отвез к себе на квартиру. В Лондоне отношения братьев как будто надломились. Это озадачило меня, ведь с детства они были очень близки, в Игльсе вместе играли в солдатиков и, уже взрослыми, вели общий бизнес вплоть до декабря 1938 года, когда договаривались о том, как выехать из Вены.
Я обнаружила в земельном архиве Инсбрука письма того периода, которые Эрих отправлял из Лондона Эрвину Егеру, купившему по программе арианизации винокуренный бизнес С. Шиндлера; по ним можно судить о форме сотрудничества братьев. В первом Эрих запросил у Егера рецепты ликеров, производившихся Шиндлерами, а во втором – рецептуры какого-то печенья. Я подумала, что эти последние предназначались для Гуго, который вынашивал замысел открыть кафе «У Шиндлеров» в Лондоне. Может быть, он хотел открыть при нем и винокуренное производство.
Поначалу Егер не горел желанием расставаться с фамильными рецептами Шиндлеров, утверждая, что за них он тоже платил, когда приобретал бизнес. Эрих связался с семейным юристом, Штейнбрехером, и тот выяснил, что Егер опасался, как бы Эрих не продал их конкуренту в Германию. Как только выяснилось, что Эрих не собирался этого делать, Егер отправил ему четыре из пяти сборников рецептов.
Эдит, должно быть, тосковала по шикарной и безбедной жизни, которую вела в Инсбруке. Неудивительно, что они с Гуго подумывали об открытии лондонского кафе. Я уверена, они даже начали изучать местный рынок. Очевидным конкурентом была сеть J. Lyons Corner Houses, хотя это были заведения совсем другого сорта, чем «У Шиндлеров». В Lyons обслуживали быстро, а атмосфера была попроще: демократичное кафе было открыто для любого желающего. От Эдит, скорее всего, не ускользнуло, что посетители часто сидели за столиками прямо в пальто и шляпах и заказывали чай с булочками, который им приносили не официантки, а подавальщицы.
В старом кафе «У Шиндлеров» такое было просто немыслимо. Пальто принимал расторопный метрдотель, и только после этого гостя провожали к удобной банкетке. Ассортимент сухого печенья в Lyons был куда хуже: «каменные кексы», экльские слойки и сконы. Никаких сливок, штруделей и хорошего кофе не было и в помине. Подозреваю, что Эдит почти не делала скидок на трудности военного времени и они с Гуго планировали открыть заведение действительно высокого класса.