Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

С давних пор в месяц Мухаррам шииты проводили ритуальные процессии в память о мученичестве Хусейна, внука Пророка, убитого в Карбале воинами халифа Язида. Плача, стеная и бия себя по головам, скорбящие выражали жажду справедливости, лежащую в основе шиитской духовности, и негодование царящим в империи неравенством. К XVI веку эти ритуалы стали сложнее. На верблюдах ехали плачущие женщины и дети: они изображали осиротевшую семью Хусейна. За гробами имама и его сотоварищей по мученичеству шел местный губернатор и видные горожане, а за ними – огромные толпы людей, и все рыдали, кричали в голос и полосовали себя ножами[1378]. Читался вслух «Равдат аш-Шухада», эмоциональный рассказ о трагедии в Карбале, также с целью вызвать скорбь и плач. Маджлиси, однако, иранским беднякам симпатизировал не больше, чем Лютер – восставшим крестьянам. Вместо того чтобы вдохновлять массы последовать примеру Хусейна в борьбе с тиранией, Маджлиси учил их почитать его как святого покровителя, способного обеспечить им беспрепятственный пропуск в рай. Видоизмененные ритуалы теперь поддерживали статус-кво, молчаливо поощряя людей искать себе покровительства и защиты у сильных мира сего и сосредоточиваться на личном спасении, а не на политическом благосостоянии уммы[1379].

В XVII столетии иранский шиизм столкнулся с расколом[1380]. Большая часть иранских шиитов последовала за движением акбаритов, которые пытались противостоять растущему влиянию улемов вроде Маджлиси, возвращаясь ad fontes – к Корану в интерпретации имамов. Однако в процессе акбариты забыли о мифическом характере традиционного шиизма и попытались свести писание к набору прямых указаний[1381]. Особенно тревожила их новая идея, что большинство мусульман якобы неспособны истолковать основы (узул) ислама сами, без посредников. Узулиты, представлявшие более пессимистический взгляд на вещи, противостояли акбаритам, опасаясь, что те, чересчур увлеченные прошлым, не смогут противостоять новым вызовам, связанным с закатом Сефевидской империи. В отсутствие Сокрытого Имама, доказывали узулиты, ни один юрист не может решить какой-либо вопрос окончательно и ни один прецедент не имеет связующей силы, так что обычные мусульмане должны следовать указаниям ныне живущего авторитета – муджтахида, продемонстрировавшего способности к иджтихаду.

Однако примерно в то же время, когда Декарт создавал свое кредо – sola ratio – Мир Дамад (ум. 1631) и Мулла Садра (ум. 1640) основали в Исфахане новую школу мистической философии, противостоящую суживающимся горизонтам узулитов[1382]. В Европе и католики, и протестанты требовали от верующих принять свое учение; но для Мир Дамада и Муллы Садра истинного знания невозможно было достичь интеллектуальным конформизмом. Вместо этого они развили синтез мистицизма и рационализма фальсафа – говоря в современных терминах, творческое партнерство двух мозговых полушарий. Мулла Садра критиковал улемов за то, что они принижают мистическую интуицию, и порицал суфиев за отказ от рационального мышления, а Мир Дамад был и ученым-естествоиспытателем, и мистиком. Истинный файласуф в их глазах должен был быть рационален, как Аристотель, однако идти дальше Аристотеля в экстатическом приятии трансцендентной истины.

Оба подчеркивали роль воображения и бессознательного, которое описывали как состояние, существующее между областями чувственного восприятия и рационального абстрагирования. Суфии называли это алам аль-миталь – мир чистых образов, с которыми мы встречаемся во снах, но можем достичь их и с помощью мистических техник. Эти переживания не следует отметать как иллюзии: несмотря на то что их не удается проанализировать логически, они – часть человеческой природы и оказывают глубокое влияние на нашу личность и поведение. Истина не ограничена идеями, которые можно доказать логически или продемонстрировать на практике: у нее есть и внутреннее измерение, которое превосходит наше нормальное бодрствующее сознание.

Твердолобые улемы изгнали Муллу Садра из Исфахана, и десять лет он прожил в изоляции в маленькой деревушке близ Кума. Как Лютер в своей башне и Декарт у себя на зимней квартире, в уединении он разрабатывал свою философию, понимая, что, несмотря на приверженность к мистической философии, у него все еще слишком абстрактный, «головной» подход к религии. Когда он начал практиковать ментальные упражнения, позволяющие погрузиться глубоко в алам аль-миталь – ум его, рассказывал он, словно воспламенился, и он обнаружил, что теперь может приблизиться к тайнам, которые прежде казались непостижимыми. Мулла Садра верил, что путем чрезвычайных усилий человек способен полностью преобразиться и в какой-то мере достичь состояния божества, приобретя божественные атрибуты – так, как получилось это у пророков и имамов[1383].