Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Однако они критиковали реформатское презрение к ритуалам. Крохмал оставался соблюдающим иудеем, Цунц также доказывал, что телесные жесты и драма ритуала придают смысл иудейскому мифу, предотвращая его вырождение в блеклый набор абстрактных учений. Франкель опасался, что реформисты теряют соприкосновение с эмоциями. Sola ratio, подчеркивал он, не единственный путь к истине; нельзя изгонять из картины радость и восторг, в прошлом – важные элементы иудаизма в лучших его проявлениях. Сложный ритуал Йом-Киппур помогает иудеям культивировать чувство благоговения, а литургическое провозглашение близкого пришествия Мессии в Иерусалим придает надежду в самых трагических обстоятельствах[1551]. Реформированные иудеи признали справедливость этой критики и восстановили некоторые традиционные обряды.

Тем временем традиционно мыслящие иудеи Восточной Европы ощущали нарастающую враждебность окружающего мира. Даже после Эмансипации, официально освобожденные от юридических, политических и общественных ограничений, они продолжали жить, словно все еще в гетто, погрузившись в Тору и Талмуд и избегая любого влияния «язычников». В 1803 году раввин Хаим Воложинер (1749–1821), ученик Виленского гаона, основал в Воложине, в Литве, ешиву Йец-Хаим. Похожие ешивы были основаны в Мире, Тельши, Слободке, Ломзе и Новогрудке. До того ешива обычно состояла из нескольких комнат за синагогой, где иудеи могли изучать Тору и Талмуд. Но теперь в Воложин съезжались сотни талантливых студентов со всей Европы, чтобы учиться здесь у ведущих талмудических специалистов. Равви Хаим учил Талмуду так же, как сам научился от Виленского гаона: анализируя текст, подчеркивая его логическую связность, но так интенсивно и напряженно, что это приводило к экстазу. Сам процесс обучения превращался в ритуал: зубрежка, тщательная многочасовая подготовка к занятиям, напряженная дискуссия – все это были формы молитвы. Студенты, отделенные от семей, образовывали квазимонашеское сообщество, их жизнь полностью определялась ешивой. Некоторым разрешалось уделять какое-то время светским предметам, но в целом считалось, что это крадет время у изучения Торы[1552].

Как и библейские институты в США, эти новые ешивы стали бастионами ортодоксии, контркультурным анклавом, предоставляющим альтернативу современному обществу. Миснагды относились к иудейскому Просвещению, реформизму и Иудейской науке даже более настороженно, чем хасиды, поскольку все это открывало двери иудаизма для пороков современности. Лишь правильно организованное изучение Торы сможет предотвратить гибель иудейской веры. Главы ешив имели огромную власть над студентами, требовали себе абсолютного повиновения; модернистскому акценту на независимости и инновациях они противопоставляли нерассуждающее повиновение заповедям. Цель как ешив, так и библейских институтов была не в том, чтобы бороться со светской культурой, но чтобы сохранить внутреннюю целостность своих студентов, воспитывая их в традициях досовременного мира.

Другие иудеи следовали не столь жестким курсом. В 1851 году несколько иудеев-традиционалистов во Франкфурте, где на подъеме были реформисты, получили от муниципалитета разрешение создать отдельную общину и пригласили себе в раввины Самуэля Рафаэля Хирша (1808–1888). Хирш заложил основания современной неоортодоксии: он создал начальные и средние школы, где учащиеся изучали и светские, и иудейские предметы. Хирш указывал, что в прошлом евреи играли большую роль в развитии естественных наук, особенно в исламском мире. Нечего бояться контактов с иными культурами – наоборот, нужно принять как можно больше достижений современности, однако не отбрасывая прошлое так же бездумно, как реформисты[1553]. Фундаменталистский буквализм Хирша не привлекал. Студенты должны тщательно изучать заповеди с тем, чтобы понять их внутренний смысл. Закон может выглядеть иррациональным, однако, возможно, его исполнение напоминает о какой-то важной истине. Например, обрезание призвано напоминать о важности хранения телесной чистоты, а закон, запрещающий смешивать мясо и молоко, напоминает иудеям: мир создан не для того, чтобы обращаться с ним, как вздумается, миропорядок установлен Богом, и в нем всегда есть какие-то ограничения.

* * *

В течение XVII–XVIII веков китайцы переживали свое, совсем иное «просвещение». В отличие от западного, стремившегося освободиться от оков опороченного прошлого, китайское Просветление изначально состояло в мистическом переживании единства всех вещей в Дао, достигаемом через тщательно продуманные духовные упражнения и практики. Дао, разумеется, не было персонализированным «Богом» – скорее, это было все сущее: творческая, продуктивная, постоянно развивающаяся сила, которую со времен Мэн-цзы китайцы ощущали как внутренне присущую себе[1554].