Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Хуан хвалил внимание эпохи Цин к действиям и практикам. Вместо того, чтобы созерцать прошлое, ученые Цин стремились жить в настоящем. Верно, такими были и братья Чэн, и Чжу Си, в «Размышлениях о том, что под рукой» прославлявший современных мудрецов, а не Мудрых Царей древности. Но Хуан в своем «Мин сюэ-ань» – обзоре философской мысли эпохи Мин, первом в Китае критическом сочинении об определенном историческом периоде – сделал следующий шаг. Вместо того, чтобы искать в идеях эпохи Мин отражение традиционных истин, Хуан описывал их как самоценность, прослеживая развитие той или иной идеи от одного учителя к другому. Он больше не оглядывался на учения древних мудрецов; история Китая уже представала не как серия династических циклов, не как роковое отступление от идеализированного прошлого. «Исследователи свидетельств» не только признавали динамические перемены, но и всем сердцем их принимали[1561].

Так и китайцы подчинились духу модерна – духу движения вперед. Как и в Европе, в новейших исторических сочинениях высокоумные философствования уступили место заключениям, основанным на свидетельствах, и авторы сосредоточились на реальном человеке, а не на том, каким он мог бы стать. Следовательно, снизился интерес к преображению и к достижению «состояния мудрости»: вместо этого ученые принялись изучать писания более критически. Уже в конце периода Мин Чжяо Хун сосредоточился на фонологии и текстуальной критике, а теперь ученые «школы Хань», развив его идеи, создали настоящую «высшую критику» Классических книг[1562]. Кроме того, они предпочитали изучать Классические книги вместо «Четырех учителей» и своей целью видели знания, а не мистическую духовность. Их сосредоточенность на филологии, фонологии, этимологии, палеографии и тщательном изучении текста, получившая название па-сюэ («неприукрашенное учение»), отражала невиданную ранее тенденцию – внимание к материальному и эмпирическому.

В своем важнейшем исследовании «изучающих свидетельства» Бенджамин Элман поясняет, что их ключевой целью было понять, насколько достоверна информация Классических книг о древних мудрецах; а для этого необходимо критически оценить их слова, приведенные в этих книгах. Поэтому язык мудрецов требует научной и критической оценки[1563]. «Если хоть один персонаж не понят нами как следует, – объяснял Дай Жэнь (1723–1777), ведущий ученый Хань-сюэ, – значение сказанного неизбежно от нас ускользает, а с ним теряется и Путь»[1564]. Но для Дай Жэня Хань-сюэ – не только историко-критический, но и религиозный поиск:

С семнадцати лет я занимал свой ум слушанием Пути и верил, что, если не буду искать Путь в Шести Классических книгах, у Конфуция и Мэн-цзы, то не найду его вовсе; если бы я не поставил себе задачу понять персонажей, понятия и термины Классических книг, то и не имел бы основы для понимания их языка. Над этой задачей я трудился более тридцати лет – и теперь знаю источник порядка и беспорядка на протяжении всей истории[1565].

Кроме того, он стремился перенаправить духовность от темных метафизических спекуляций к созерцанию физического мира, реальности обычных людей[1566]. Но не отбросил Дай Жэнь и идею преображения. На его учение по-прежнему влияла «вера в возможность мудрости»: «Цель учения – вскормить прирожденную человеку благость и помочь ему развиться в достойного или в мудреца»[1567]. Новая текстуальная критика – не только интеллектуальный, но и духовный поиск.