Утренняя заря

Красавица, конечно, рассердилась бы, услышав эти слова, хотя они и были похожи на правду. Тэрка нарядилась не только для того, чтобы гости забыли, какое неблагоприятное впечатление она произвела на них. Ей приглянулся Золтан; она хотела видеть в нем желающего ее, но неопасного, втайне томящегося Ромео. Даже в постели рядом с мужем не могла она забыть, что посмел предложить ей при первой же встрече этот нахальный петушок. «Только скажите — сделаю для вас то же самое», — пообещал он, а это значило, что он выкупал бы ее голую, в чем мать родила, в лохани, если… если только она, замужняя женщина, захочет этого.

Тэрка покраснела, почувствовав томление в груди, но, как всякая женщина, не растерялась. Вместо сына она поставит на место отца!

— Как вам не стыдно, господин старший нотариус! — начала она. — У вас тысяча дел. Форгач сейчас будет здесь, а вы… нахальничаете с женщиной, муж которой тоже идет сюда.

— Ради бога! — попятился Машат. — Я не так… я не потому… Вы ведь мне в дочери годитесь.

— Тем более некрасиво с вашей стороны, — и Тэрка сильнее натянула струну, — приставать ко мне.

— Как… что… я?.. — Машат приложил обе руки к сердцу. Лицо его вытянулось и стало таким постным, что Тэрка не выдержала и издевательски рассмеялась:

— Ну и храбрец же вы, господин старший нотариус! Впрочем… посмотрите! Они уже здесь, выходят из-за угла церкви.

Процессия, приковавшая к себе взгляд Машата, насчитывала всего девять человек. Метрах в двух впереди шли Холло, Форгач и Золтан. За ними, по-военному отбивая шаг и не переставая петь, шли другие гвардейцы. Справа в первом ряду шагал младший Холло, рыжий, мускулистый, преждевременно растолстевший верзила. Остальные, как Машат ни напрягал глаза и память, были ему неизвестны. Он спросил:

— Те пятеро, что идут вместе с вашим мужем, кто они такие, дорогая?

— Тот, что рядом с мужем, был унтер-офицером в Юташе. Зовут его Иожеф Шебе. Остальные — кто был жандармом, кто просто классово чуждый элемент. Все они проходили военную службу и умеют обращаться с оружием.

— Смотрите! — у Машата радостно забилось сердце. — Ведь… ведь не только у Золтана, а у всех есть винтовки! Оружие! Тэрике! Дорогая Тэрике! Откуда они его взяли?

— Толком не знаю… Знаю только, что они, как им было сказано, вместе с Золтанкой и моим мужем пошли за Форгачем. Мой свекор собрал национальных гвардейцев. О чем он с ними говорил, не знаю, но, должно быть, хорошо говорил, потому что к дому Форгача они подошли уже вдевятером. Форгач с женой вышли, но ее впихнули обратно во двор. Посовещавшись, мужчины двинулись огородами через стадион и оттуда к зернохранилищу… А я, как обещала, зашла сначала к патеру, а потом к дедушке Погачашу, ветеринарному врачу.

— Ну и как?

— Его преподобие благодарит за честь и говорит, что, вместо того чтобы идти самому, он лучше отслужит за вас обедню. А дедушка Погачаш сказал: «У меня, дочка, столько работы, просто беда! Как бы ни повернулось дело — пусть хоть дождь, хоть солнце, — а всех свиней и коров, которых закупили земляки, приходится ощупывать мне, а не Кальману Машату». И еще сказал Погачаш, что он хотя и хороший картежник и нюх у него лучше, чем у гончей, но не берется сказать, у кого теперь в руках козырной туз.

— Вот как? — Машат помрачнел. Даже вооруженные национальные гвардейцы на миг выскочили у него из головы. — Ну а остальные? Остальные члены совета?

Тэрка удивилась:

— Шутить изволите? Они с раннего утра здесь!

— Здесь? Где?

— В зале заседаний. Там, где у Дори была парадная столовая.

Песня на улице стихла. Процессия прошла мимо почты и приближалась теперь к зданию сельсовета.

— Идем! — решил Машат. — Я — в зал заседаний, а вы встретите свекра. Передайте ему, пусть подождут в коридоре. Форгач не знает, что будет дальше, — он еще больше испугается.

7

Машат ошибался. С позором проведенный через все село Форгач совсем не испугался. Он был просто зол, и от злости у него, словно от крапивы, чесалось все тело. За последние десять дней ему в третий раз приходится влиться, но теперь злость достигла предела: его захватили врасплох, как бы ударив обухом по голове.

Он почуял беду еще дней десять назад, во время кооперативной дискуссии; тогда кое-кто начал сеять ветер, из которого могла родиться буря, сметающая копны, шалаши караульщиков, даже целые села.

Дискуссия эта проводилась в Капошваре. Была она якобы организована министерством сельского хозяйства с целью беспощадного вскрытия имевшихся ошибок, их искоренения и выработки нового направления в кооперативном движении.