Утренняя звезда

В страхе кричали женщины на крыше, а мужчины пытались разнять дерущихся. Шум, гам, суматоха! Не разберешь, кто с кем дерется, кого защищает.

— Жених упал, горе мое!.. Нет, встал!.. — кричит с крыши Джакджак. — Нанаш ранен! Да где же старики?

— Что сделал Касым этому слюнявому сыну Чомая?! Да что же это такое?! Неужели девушки должны танцевать только с Салимгерием?! — причитает ее соседка.

— А вы что думаете, Салимгерий из-за танца дерется? Как бы не так! Касыму надоело батрачить у Бийсолтана, он и ушел от него. Устроился работать на рудник «Эльбрус» да еще сманил у Чомая четырех его батраков. Вместе с ними и еще с каким-то русским и устроился. Вот Чомай и его слюнявый сын и бесятся, мстят Касыму.

— О, аллах мой, я несчастная! Четырех уже несут. Видно, тяжело ранены, лежат как мертвые, — стонет Джакджак.

Она и ее соседка наконец не выдерживают, спускаются с крыши и бегут за ранеными…

Неожиданно у сарая появилась старая женщина. Она сняла с головы свои серый вязаный платок и бросила его к ногам дерущихся.

Драка тут же прекратилась. Таков обычай.

Приподнимая одной рукой саблю, другой придерживая револьвер на поясе, прибежал старшина Добай и с ним урядник. Надвинув шапку на брови, Добай злобно всматривался в лица мужчин. Все притихли.

— А ты зачем стоишь здесь? — Он увидел плотника Сергея. — Убирайся сейчас же, мужицкая морда! — Добай схватил плотника за ворот и стал выталкивать его из толпы.

— Это не твое дело, зачем я здесь, господин старшина! — зло ответил Сергей, пытаясь вырваться, но Добай уже потянулся за револьвером. Однако тут же кто-то, словно клещами, вцепился в руку Добая. Это был Касым. Но Добай испугался не столько этой руки, сколько взгляда Касыма, полного гнева и решимости.

— Разойдитесь сейчас же! — заорал Добай. — Если не уйдете… я… вас! — Он сделал попытку опять схватиться за револьвер, но снова рука Касыма помешала ему.

Люди молча стали расходиться по домам.

Наступали сумерки. За медно-красными вершинами гор спряталось солнце. Ущелье постепенно погружалось во мрак.

2

Мать Фатимы, княгиня Зайнеб сидела у зеркала — подкрашивала брови, ресницы, особенно старательно чистила и красила ногти. За этим любимым занятием ее и застала прибежавшая со свадьбы служанка Муслимат.

Выслушав Муслимат, Зайнеб приказала сейчас же привести Фатиму домой. Но не успела еще Муслимат выйти из дому, как появилась Фатима в сопровождении дальнего родственника.

Зайнеб, шелестя шелковым платьем, вышла к ним.

— Что случилось, дорогой? — обратилась она к парню. — Из-за чего скандал?

— Да ничего особенного, всё уладилось. Ну, я пойду. До свидания… — уклончиво ответил парень и быстро вышел.

— А что же Муслимат мне наговорила… страшная драка? — разочарованно протянула Зайнеб и вернулась к своему зеркалу.

А Фатима и Муслимат, усевшись рядышком, стали шептаться.

— Значит, этот Касым смелый парень?

— О-о… да! У летящего орла перо сорвет! — с восхищением ответила Муслимат.

— Не побоялся с Салимгерием схватиться!..

— Что ему Салимгерий!..

— Я никогда раньше не видела этого парня.

— Конечно, княжна, ты ведь живешь все время в Кисловодске.

— Да я бы всегда жила здесь, но родители не хотят. Скажи мне, у тебя есть любимый?

Муслимат покраснела и опустила глаза.

— Есть, есть! — захлопала в ладоши Фатима и опять шепотом: — Скажи, как его зовут?

— Нанаш, — чуть слышно проговорила Муслимат. — Говорят, сегодня на празднике он был распорядителем!

— А-а-а, помню, помню!.. Его почему-то не любит отец. Ты не знаешь почему?

— Нет… не знаю…

Фатиме вдруг стало не по себе. Она вспомнила старую Гошу, которая и сейчас работает служанкой в доме ее отца. Пришла Гоша, как и Муслимат, в этот дом совсем еще маленькой девочкой… Фатима знала от кормилицы, что когда настала пора Гоше выйти замуж, отец Фатимы не разрешил ей почему-то… А сейчас Гоша уже совсем старая, совсем слепая…

Муслимат встала, зажгла висячую лампу и вышла. Фатима сняла с себя тоненький кямарик{2} и положила его на стол. Подошла к большому зеркалу, висевшему на степе, и покрутилась перед ним. Потом стала снимать с рук браслеты, отделанные жемчугом. Сняла золотой нагрудник, белое атласное платье и, не погасив лампу, легла в приготовленную для нее постель.

Из позолоченной рамы на нее, улыбаясь, смотрел ее отец, Бийсолтан.

Фатима закрыла глаза. О чем бы ни думала она, — мысль ее настойчиво возвращалась к сегодняшнему празднику. Ей приятно было, что из-за нее поссорились парни. Но разве могла она предположить, что дело дойдет у них до серьезной драки…

Фатима поворачивалась с боку на бок, но заснуть не могла. Она встала, погасила лампу и, кутаясь в одеяло, открыла окно.

Верхушки молодых тополей под окном слегка покачивались на ветру. Чуть слышен был шум реки Кубани. Иногда его заглушал собачий лай, который раздавался то где-то далеко, то совсем рядом.

Задумалась Фатима. Ей вспомнился учитель французского языка, который в Кисловодске давал ей уроки. «Каким странным взглядом он смотрел на меня… Интересно, а как смотрел сегодня на меня Касым?»