Утренние колокола. Роман-хроника

Видимо, Зигфрид все-таки пожаловался отцу на отсутствие усердия у Фридриха. Фридрих научился переписывать письма быстро. Почерк при этом оставался довольно ровным. В освободившиеся часы он читал принесенные с собой книги. Для любой конторы такое было неслыханным!

Отец и сам замечал, что сын без охоты делает все, что увлекало многих коммерсантов.

Другие со страстью проверяли и пересчитывали счета. Фридрих, когда ему это поручали, делал аккуратно, но равнодушно. Другие почли бы за честь участвовать в тех беседах в отцовской гостиной за картами, мечтали о том, чтобы их сюда пригласили. Как-никак, к отцу сходились столпы города. Фридрих же разговаривал с ними без уважения, что могло испортить наладившиеся деловые связи. Или вдруг начинал заговаривать о Шиллере, Байроне, а столпы их не читали и были уверены, что делают правильно, ибо чтение светской литературы они, как и пастор Круммахер, считали занятием богу не угодным.

Чтением книг в конторе Фридрих разлагал привычный порядок. Уже и Роберт стал почитывать после обеда газету, что никуда не годилось.

К середине лета отец решил испробовать иной путь.

Конечно, Вупперталь – место прескучнейшее, он и сам это понимал. Молодому человеку, особенно такому одаренному, как Фридрих, здесь тесно и душно. Ему хочется шири. Жить, скажем, в портовом городе, ганзейском Бремене гораздо интереснее.

В Бремене был друг отца – саксонский консул Лейпольд. Он владел крупной экспортной фирмой, и у него с отцом были кое-какие общие дела. Фирма его сбывала силезское полотно в Америку. В дополнение к полотну шли и другие побочные товары.

«Фридриха должен увлечь размах дела Лейпольда», – подумал отец и написал саксонскому консулу соответствующее письмо.

В двенадцать часов пополудни на соборной площади ганзейского города Бремена выстроился духовой оркестр. Музыкантов было человек двадцать пять, среди них выделялся тамбурмажор с огромными усами. Все они были одеты в яркую форму гвардейцев.

Оркестр ударил марш, и из боковой улицы под командованием офицера четким строевым шагом вышли сорок молодых безусых солдат. Они дошли до середины площади, повернулись лицом к собору и дружно взяли на караул.

В ту же минуту, грохоча по булыжникам, на площадь въехал почтовый дилижанс.

– Отец, вы посмотрите, нас встречает великая ганзейская армия! – смеясь, проговорил Фридрих. Он высунулся из окна и крикнул: – Вольно, господа солдаты! Мы прибыли, можно расходиться!

– Закрой окно и оставь свои шутки, – ответил отец. – Это ежедневный парад. Сейчас ты проследишь, чтобы вещи снесли на постоялый двор, а я навещу консула Лейпольда.

Наконец он был свободен, мог жить сам по себе, без слежки, без подглядываний.

По совету консула Лейпольда отец поселил его в доме у пастора Тревирануса, в комнате на первом этаже.

Стояли жаркие ночи, окна не закрывали, пламя свечи колебалось от уличного легкого ветра. Фридрих сидел в своей комнате перед открытым окном и наслаждался свободой. Он читал все, что попадалось в руки. Чтобы всерьез заниматься литературой, надо знать, что происходит вокруг, о чем думают и спорят гиганты мысли на страницах своих газет.

А Фридрих всерьез решил стать поэтом. Как Фрейлиграт.

У них была похожая жизнь. Оба не закончили выпускного класса гимназии, оба вынужденно занимались коммерцией.

Клаузен много рассказывал Фридриху о Фрейлиграте, он даже познакомил их. Но Фридрих от смущения одеревенел и едва выдавливал слова во время той встречи. Потом пришли на ум и остроумные мысли и веселые шутки, которые наверняка понравились бы поэту. Но больше Фрейлиграт с ним не разговаривал, лишь вежливо здоровался при встрече на улице. О новых стихах же его Фридрих узнавал из газет.

Впереди было бесконечное будущее, и Фридрих знал, что очень скоро в этом будущем появится новый знаменитый поэт – Энгельс.

•

Отец, прожив в Бремене с неделю и устроив дела сына, уплыл на подвернувшемся торговом судне в Англию. Из Англии он обещал прислать Фридриху особый бритвенный прибор. А пока Фридрих ходил с пухом на подбородке. Пух был и там, где, по его замыслу, должны были расти могучие усы, цвета воронова крыла. Усы Фридрих хотел отрастить давно, чтобы дразнить филистеров.

На второй день после отъезда отца в дом к пастору зашел цирюльник, и пастор предложил молодому пансионеру воспользоваться его услугами. По его словам, вид у Фридриха был ужасный.

Но Фридрих отказался, сославшись на отцовский запрет.

Первые вечера он ходил по улицам, опьяненный свободой большого города.

В Бармене, Эльберфельде за ним постоянно наблюдали десятки глаз. Здесь никто не знал его.

В устье Везера стояло множество больших и малых торговых судов. По набережной бродили моряки и разговаривали на всевозможных языках. «Если ходить сюда каждый день, можно выучить хоть двадцать пять языков», – подумал Фридрих.

Здесь же на набережной выгружали бочки с вином и торговый агент снимал с них пробу. Грузчики нагружали повозку тюками, потом возчик забрался верхом на лошадь без седла, ударил ее по бокам пятками, и лошадь медленно повезла ту повозку.