Среди всех этих прохожих Фридрих чувствовал себя равным и независимым.
Недалеко от своего нового дома он приметил книжную лавку. Едва войдя в нее, наткнулся на брошюры о кельнской истории. Прусские газеты мало писали о ней, и в Бармене лишь ходили смутные слухи.
Кельнский архиепископ отказался выполнить незаконные требования короля, и король, обвинив архиепископа в государственной измене, арестовал его.
В долине реки Вуппер никто бы взять в руки не посмел такие брошюры. В них обсуждали каждое слово прусского короля Фридриха-Вильгельма IV, словно он был не священной особой, а негодным преступником, который лишь случайно ходит на свободе.
Прочитав одну брошюру, Фридрих взялся за другую, потом начал третью. Иногда в лавку входил новый покупатель, разговаривал с хозяином – невысоким хромым человеком. Наконец хозяин подковылял к Фридриху и встал рядом, погромыхивая ключами.
– Конечно, это неплохо, если вы, молодой человек, станете у меня читать. Но если вы будете только читать, то я разорюсь и вам придется искать другое место для чтения.
Фридрих лишь сейчас понял, что читает он уже довольно давно.
И тут же он увидел книгу профессора Якоба Гримма.
Знал бы отец, что едва отплывет его судно, сын сразу бросится в лавку покупать крамольные книги.
Уволенный в отставку ганноверским королем профессор Гримм написал специальную книгу. Короля он ругал вежливо и изящно.
Здесь же в лавке продавалась и сатирическая картинка, где ганноверский король был изображен в виде старого вшивого козла.
Ничего подобного никогда раньше Фридрих не читал. Он даже не предполагал, что об этом можно писать и что на свете существуют такие книги.
Рано утром Фридриха будил негромкий стук в дверь.
– Господин Энгельс, вставайте! – весело, но требовательно говорила молодая служанка.
Фридрих поднимался, распахивал окно, и в комнату ударяла струя утреннего воздуха с запахом мокрых листьев и дерева, подсушенного низким солнцем.
В этой свежести было приятно сделать несколько гимнастических упражнений.
А веселый голос служанки уже слышался из столовой. Она расставляла посуду и переговаривалась с другим жильцом, бывшим на пансионе в пасторской семье, Георгом Горрисеном. Сосед этот тоже служил в торговой конторе. При знакомстве себя он назвал на английский манер – Джорджем.
По утрам он спускался раньше всех, шутил со служанкой, и сам первым смеялся своим шуткам.
Другой сосед Фридриха, художник Фейсткорн, терпеть не мог этих его шуток и потому пил кофе, болезненно морщась и демонстративно разговаривая лишь с Фридрихом.
В один из первых вечеров Фридрих удачно нарисовал Джорджа в профиль.
Рисунок мог сойти и за портрет и за шарж. Джордж ходил с ним по дому, и все ахали – как он был похож.
А когда Фридрих и Фейсткорн остались одни, художник, весело взглянув на Фридриха, вдруг проговорил:
– А вы довольно точно схватили этого зануду Джорджа. Вы нигде не учились рисованию?
– Нет, – ответил Фридрих, – разве что у матери в раннем детстве.
– Жаль, – сказал Фейсткорн, – у вас прирожденный талант художника.
В это время снова появился Джордж. Он не мог успокоиться, видимо, его еще никогда никто не рисовал. Он выставил перед Фридрихом две бутылки пива и важно проговорил:
– Плата за мой портрет. Горрисены никогда не пользуются жизнью задаром. Портрет я переложу картоном и пошлю матушке.
Дорога от дома пастора до торговой конторы саксонского консула занимала несколько минут.
Выйти со двора церкви святого Мартина, пройти несколько домов, и уже контора.
Бармен застраивался недавно и поэтому места там было предостаточно. Здесь же, в старинном городе, каждый отрезок улицы был ценен. Поэтому дома выходили на улицу не длинной своей стороной, а узкой. Островерхие, крытые красной черепицей крыши тесно прижимались друг к другу. Дома были в основном трехэтажные. На чердаках помещались склады товаров.
Фридрих шел мимо этих купеческих домов, прикрываясь от низкого солнца, и широкие двери повсюду были уже распахнуты.
С повозок грузчики перетаскивали в сени мешки с кофе, сахаром, ящики с полотном, бочки с ворванью. Все это обвязывалось канатами и с помощью лебедки поднималось наверх, на чердак.
Господин Генрих Лейпольд, консул саксонского королевства, широкоплечий здоровяк, любил разговаривать громко и так же громко смеяться.
– Дружище Энгельс, – сказал консул в первые минуты знакомства, – можешь быть спокоен, у меня он не пропадет. А? – спросил он у Фридриха, захохотал и хлопнул его ладонью по спине. – Не пропадешь, молодой человек?
Фридрих-младший вежливо улыбнулся.
Консул обрадовался всерьез, когда узнал, что молодой человек знает английский, французский, может читать и переводить с итальянского.
– Да это же подарок, дружище Энгельс! Мои шалопаи сидят как крысы над книгами, а все письма для них переводят дяди. Ты мне просто делаешь подарок своим сыном.
Торговая контора консула находилась там же, где и жила его семья, в обычном трехэтажном кирпичном доме. Правда, пока госпожа консульша с детьми была на загородной даче, и Генрих Лейпольд жил холостяцкой жизнью. Он так и сказал отцу: