Утренние колокола. Роман-хроника

Столяры его поддержали сразу. Они даже готовы были исключить из общины вейтлингианцев. Портные по-прежнему уважали своего учителя Вейтлинга. На собраниях они так же, как и раньше, кропотливо обсуждали подробности будущей счастливой жизни.

Энгельс пришел к ним в тот момент, когда длиннорукий портновский подмастерье спрашивал свое общество:

– Я понимаю, еда будет общая, выложут ее на стол, и ешь, у кого какой аппетит. А вдруг какой-нибудь несознательный с собой вилку или ложку прихватит? Все-таки серебряные. Как потом люди будут есть?

– Вилки и ложки будем прикреплять к столам цепочками, – сказал, подумав, другой портной.

Энгельс молчал, он хотел знать, чем кончится эта дискуссия. Она кончилась голосованием. Большинство было за то, чтобы в будущем коммунистическом обществе вилки и ложки прикрепляли к столам.

В этой общине говорить о научном коммунизме было трудней всего.

•

В декабре Энгельс почувствовал за собой слежку. Не почувствовать ее было трудно. Шпики ходили открыто по трое, по пять, передавали его друг другу.

Пришлось прервать выступления в общинах. К счастью, главную задачу брюссельского комитета он успел выполнить. Общины медленно, но поворачивались в сторону научного коммунизма.

Теперь можно было позабавиться над полицией.

Он водил шпиков в танцзалы «Монтескье», «Валентино», «Прадо». Шпики, не скрывая недоумения, следовали за ним, закупая на себя входные билеты.

Вернувшись домой, Энгельс хохотал, представляя их финансовые отчеты в полиции.

•

В конце января в Париж специально для переговоров с Энгельсом приехал Иосиф Молль.

Невысокий, широкоплечий, он крепко пожал руку, улыбнулся, прищурившись, но говорить о деле стал не сразу. Сначала спрашивал про парижскую жизнь, ахал удивленно, сравнивая ее с той, что знал раньше, до неудачного восстания тридцать девятого года.

– Помните, Фред, вас когда-то привел в мою хибару Шаппер? Честно сказать, я вам не очень доверял в тот вечер. Нет, не вам лично, вы-то были мне симпатичны. Не доверял людям ученым и разным коммерсантам. Побалуются в революцию, запутают нас, а потом отойдут. А мы – расхлебывай.

– Но вы как раз тогда сами разочаровались в революциях. Мне было странно: я, коммерсант, толкую о революционном перевороте, а вы – пролетарии говорите только о мирной пропаганде, хотя и создали тайное заговорщицкое общество.

– Теперь-то вы с Марксом убедили нас своими статьями. Кстати, в «Утренней звезде» у Гарни очень хорошо читают ваши статьи о Париже и воровстве во французских министерствах…

Начался разговор о деле, и Молль выложил на стол документ.

– Коммунистическому корреспондентскому комитету в Париже, – стало быть, вам, – объяснил Молль.

«Подписавшиеся члены Лондонского корреспондентского комитета уполномочивают Иосифа Молля и поручают ему от имени…»

– С Марксом я уже разговаривал, он согласен. Вы вступаете в «Союз справедливых», и вместе с вами мы его летом на конгрессе изменяем.

Энгельс покачал головой.

– Это не так просто, дорогой Иосиф.

– Было бы просто, меня бы не послали вас уговаривать.

– Учтите, что ни на какие уступки в теории мы с Марксом не пойдем. Программа должна быть на основе научного коммунизма без слащавых фантазий и заговорщицкой тактики.

– Именно потому мы и обращаемся к вам. К Марксу и к вам, Энгельс. Вы нам и напишите программу. У нас хорошие парни, настоящие пролетарии, но пророки-путаники насоздавали столько теорий, что в голове у наших парней хаос. Вы с Марксом поможете им.

•

Конгресс в Лондоне начался второго июня. У Маркса не было денег на дорогу, и брюссельских коммунистов представлял Лупус. Энгельсу деньги собрали парижские общины.

Конгресс заседал тайно, восемь дней. Энгельс выступал ежедневно, иногда по нескольку раз.

В первый день он предложил изменить само название Союза.

– Каждый может о себе утверждать, что он желает справедливости вообще. Мы же выступаем против существующего общественного строя и частной собственности, и потому более верное название нашего Союза – «Союз коммунистов».

Большинство делегатов с этим предложением согласилось.

– Я думаю, что и старый девиз: «Все люди – братья» тоже нам не подходит. Ни с попом, ни с королем у нас семьи не получится. Предлагаю революционный классовый лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Этот лозунг решили напечатать эпиграфом к проекту устава.

Проект программы составили из двадцати двух вопросов и ответов. Назвали его «Коммунистический символ веры».

В последний вечер Энгельс и Молль долго бродили по узким улицам лондонской окраины. Молля несколько раз останавливали люди в затрепанной плисовой одежде.

– Эй, что за джентльмена ты подцепил? Уж не правительственный ли это инспектор?

– Почти угадали, – отшучивался Молль. – Этот джентльмен написал честную книгу о вашей жизни.

– Да ну! – удивлялись встречные. – Жаль, что мы не умеем читать по-немецки, а то поставили бы ему кружку эля.

– Маркс нам должен аплодировать: научный коммунизм утвердился в нашем Союзе накрепко, – сказал при прощании Молль.

– Боюсь, когда Маркс доберется до «Символа веры», мне придется краснеть. Несколько утопических идей все же туда вписали.