– Поэтому мы и поручили вам с Марксом как следует поработать над программой. Осенью соберем новый конгресс, и тогда уж утвердим как надо.
Григорий Михайлович Толстой уехал вместе с женой в свое казанское имение. Он завел для крестьян своих лазарет, сам на тарантасе ездил лечить больных, основал школу. По утрам к дому его собирались крестьяне, спрашивали совета.
Соседи-помещики принялись писать доносы. Они докладывали, что Толстой проповедует своим крестьянам вольнодумные идеи.
Летом в гостях у него были молодые литераторы, друзья. Был Панаев с женою. Был Некрасов.
В саду на большом столе гудел самовар. Гости не спеша пили чай, обсуждали политические и литературные новости.
– Трудно живется Белинскому. Из «Отечественных записок» Краевского он уходит. Краевский – это же делец, откровенный эксплуататор молодых талантов! А куда пойдешь?
– Мы с Мишелем Бакуниным в Париже часто говаривали про Белинского, – стал рассказывать Толстой. – Бакунин считает, что место Белинского в Европе, в русской колонии эмигрантов. Он бы не статейки пописывал в подцензурные журналы, а европейскими делами ворочал.
– Да одно слово правды, сказанное Белинским в статье, важнее сегодняшней России, чем вся бакунинская игра! – не согласился Некрасов.
– А в одном все ж Европа права. Глядите – там как появится оригинальный человек, так и заводит свой журнал. А у нас – все бы только жаловаться друг другу. Возьмите да и обзаведитесь собственным журналом. Я эту идею еще в Париже надумал, когда мою квартиру посещали мыслящие люди. И Белинского бы поддержали.
Всю ночь хозяин и гости обсуждали, какой журнал лучше купить. И наконец их озарило: да «Современник» же! Начали издавать его Пушкин и Плетнев, а теперь Плетнев едва тянется.
Так родился заново знаменитый журнал «Современник». Совладельцами его стали Некрасов и Панаев, литературную работу повел Белинский. Иван Сергеевич Тургенев тоже много хлопотал при основании журнала. И в первых номерах печатались его «Записки охотника».
К весне 1847 года все, кто был близок к «Современнику», поняли, что Белинского надо немедленно лечить. Врачи говорили, что его легкие спасут лишь недавно открытые воды в Силезии. Деньги на лечение собирали близкие к «Современнику» литераторы. Триста рублей серебром передал Герцен, покидавший Россию.
Павел Васильевич Анненков получил письмо о Белинском в те дни, когда жил в Париже, собирался путешествовать по Италии и византийским древностям. Путешествие Анненков немедленно отменил. Он решил встретить Белинского, быть вместе с ним месяцы лечения, помогать деньгами и своим знанием немецкого.
То же самое решил и Тургенев, живший в Берлине.
29 мая 1847 года Анненков приехал в Зальцбург и сразу же на длинной пыльной улице встретил Тургенева и Белинского. Они возвращались с вод домой.
Он едва узнал Белинского. Это был старик в длинном сюртуке, в картузе с прямым козырьком. Он тяжело опирался на палку и дышал трудно, с хрипами. Особенно поразило в те первые секунды белое, фарфоровое его лицо.
Анненков поселился в том же доме на втором этаже и немедленно отправился к доктору.
– Да, ваш приятель очень болен, – ответил, вздохнув, врач.
– Что за филистерская публика здесь! Удивляюсь! – говорил каждый раз Белинский, возвращаясь от источника. – И в ресторане, и на улице, и около вод – одни бюргеры. Они, конечно, люди добродушные, но тупые и безвкусные.
– А вот почитай другого бюргера. – И Анненков предложил Белинскому Штирнера «Единственный и его собственность». – Очень современная книга.
– Верно. В Берлине книга эта наделала шума, – подтвердил Тургенев.
– Как сказал в Брюсселе мой знакомый социалист Энгельс, книга эта, возводя эгоизм на степень политической доблести, устраивает, в сущности, дела буржуазии.
– Энгельс?.. Это не тот ли Энгельс, о котором Толстой рассказывал после Парижа? Мы читали его в «Немецко-французских ежегодниках». А еще однажды его брошюру против Шеллинга приписали Мишелю Бакунину, – стал вспоминать Белинский.
– Я застал его в Брюсселе. Как раз они вместе со своим другом Марксом писали большую книгу против Штирнера, Бруно Бауэра и прочих.
– Сейчас про Бауэра говорят мало, – поддержал разговор Тургенев.
Белинскому стало лучше, и вместе с Анненковым они решили совершить прогулку по окрестным местам.
Взяли извозчика и едва отъехали полверсты, как встретили странную группу людей. Босой оборванный крестьянин, запряженный в телегу вместе с двумя малолетними детьми и собакой, везли черный каменный уголь.
– Кто такие? – спросил Белинский удивленно.
– Здесь их много, – успокоил Анненков. – Силезский ткач с семьей. Потерял работу и возит уголь во Фрайбург.
И в самом деле такие группы стали встречаться все чаще.
– Да и домишки здесь – смотри, какие нищенские, не лучше, чем в России в захудалой деревеньке, – удивлялся Белинский. – Смотри-ка, слеплены из глины, и все наперекосяк.
Когда они приблизились к следующей деревне, игравшие на улице раздетые дети, едва завидев их, упали на колени и протянули навстречу руки.
– Ну знаешь, у нас крепостные, а милостыню всей деревней не просят!