Утренний бриз

В кабинете, который раньше был столовой Малкова, наступила напряженная тишина. Было слышно, как гудело в печке пламя, как лаяли в ночном поселке собаки. Падерин, потупившись, пристально рассматривал ногти на пальцах. Кабан, с черной повязкой поперек лица, свирепо уставился ней Чекмарева единственным глазом. Наливай, подперев голову рукой, задумчиво скреб в густых, щедро пересыпанных серебром волосах.

Никифор Дьячков, однофамилец председателя Марковского Совета, кашлянул в кулак и осторожно, с тревогой спросил:

— Голодуха опять у нас будет?

— С чего это? — не понял Чекмарев.

— Все же увезете… — Дьячков опять кашлянул. Он очень волновался.

— Дурная твоя башка! — нахмурился Чекмарев. — Какого черта мы переворот устраивали? Чтобы вас голодухой томить? Да поймите вы, что легче в одном месте охранять товары. Нападение на Шарыпова — только начало. Сможете вы защищаться, если на вас нападут?

— Сможем! — Кабан выпрямился на стуле. — Я и с одним глазом пулю мимо не положу!

— Подожди воевать, — остановил его Падерин. Он, как всегда, был чисто выбрит. Близко посаженные друг к другу глаза требовательно смотрели на Чекмарева. — Вы серьезно опасаетесь нападения банды?

— Да! — Чекмарев почувствовал облегчение. Падерин, кажется, начинает склоняться на его сторону.

— Я согласен, — Падерин строго взглянул на Кабана и Наливая и снова обернулся к Чекмареву. — Я понимаю вас, но надо объяснить жителям. Они будут волноваться — как это так от них увозят товары, продукты. Уже по всем углам разговор об этом идет.

— Хорошо. Ты прав, — Чекмарев встал. — Сейчас же собирайте людей.

— Ночью-то? — удивился Наливай.

— Все равно никто не спит, — поддержал Чекмарева Падерин и обратился к Дьячкову:

— Беги по избам. Зови сюда всех, кто хочет.

Люди словно ждали сигнала. Захлопали двери Совета, впуская все новых и новых встревоженных, недовольных устьбельцев. Чекмарев видел, как они недобро, даже враждебно бросали на него взгляды, сердито перешептывались. Пришли даже старики и старухи, которые обычно редко выходили из хибарок на улицу. Становилось жарко и душно, а люди все шли и шли. Чекмарев понял, что сейчас все настроены против решения Марковского Совета, с которым он приехал.

— Товарищ Чекмарев будет говорить, — без всякого вступления сказал Падерин и слегка кивнул Василию Михайловичу. — Давай…

Чекмарев сначала заговорил быстро и с подъемом, уверенный, что его слова дойдут до сердца и ума каждого, но вскоре понял, что люди отгородились от его слов подозрительностью, даже уверенностью, что их пытаются обмануть. Впервые в своей жизни эти люди стали владельцами больших запасов продуктов. И вот эти запасы хотят от них увезти. Призрак так хорошо знакомого голода виделся им за словами Чекмарева, и едва он кончил говорить, как со всех сторон понеслись возмущенные возгласы:

— Не дадим товаров!

— Голодом нас хотят заморить!

— Хороши советчики: у наших детей изо рта кусок рвать!

— Наши советчики заодно с марковцами.

— Советчики — обманщики!

Последний крик сорвал Падерина с места, и он оказался рядом с Чекмаревым. Василий Михайлович видел, как дрожали от волнения и гнева его губы. Падерин совсем негромко спросил:

— Советчики — обманщики?

Его услышали все и стихли. Кто-то примирительно выкрикнул:

— Оговорка вышла! Погорячились!

Люди избегали встречаться взглядом с Чекмаревым, с членами своего Совета. Падерин тем же приглушенным голосом сказал:

— Идите по домам. Час поздний. А завтра снова все сюда. Совету нужно полное доверие. Совет ваш и его черным словом не трогать!

Голос Падерина зазвенел. Устьбельцы виновато топтались на месте, кое-кто опустил голову. Падерин добавил:

— Свою власть хаете. Эх! — Он махнул рукой в сторону двери, и все поняли это как предложение покинуть собрание. Люди торопливо, толкая друг друга, хлынули к выходу. Дом Совета быстро опустел. Ушел и Никифор Дьячков. Только молодой чукча возился у печки.

— Что же будем делать, Василий Михайлович? — спросил Падерин.

— Пить чай и спать, — весело откликнулся Чекмарев. — Поговорили шумно. Надо отдохнуть. А завтра опять попробуем…

— Ничего не получится. — Кабан жадно курил самокрутку. — Живот сильнее ума оказался.

— Не это страшно, — Чекмарев заговорил о том, что его больше всего беспокоило. — Доверия Совету нет. Это плохо, очень плохо.

— Что же делать? — спросил Наливай.

— Вернуть доверие! — ответил Чекмарев и решил не уезжать из Усть-Белой, пока здесь не станет спокойно и пока жители во всем не будут поддерживать Совет. Он знал, что не имеет права теперь уезжать из поселка.

Гулко хлопнула дверь в коридоре, и в комнату вбежал Никифор. Его узкое лицо, обросшее седой щетиной, было удивленным и обеспокоенным. Он, часто дыша, проговорил:

— У складов…

— Что? — встревоженно спросил Чекмарев. Ему подумалось, что устьбельцы начали грабеж складов.

— Сторожей людишки понаставили!

— Вот это здорово! — захохотал Чекмарев. — Жители от Совета своего охраняют склады.