Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)

СОДЕРЖАНИЕ: Не в силах найти слова, способные выразить всю необъятность счастья, испытанного мною, когда я получил Ваше письмо и узнал, что хоть в малой степени могу быть полезен Вам, высокочтимый Валентин Юрьевич! Окрыленный этим счастьем, я немедленно обратился к Елизавете Валерьевне Акимовой, чей несравненный ум повергает ниц мудрейших ученых всех стран, чья ангельская красота не находит кисти художника, достойной описать ее, и она, безмерно ценящая Вас, поручила мне передать, что с величайшей радостью встретится с Вами в ИИИ в любое удобное для Вас время. Я преисполнен гордости от того, что мое скромное посредничество приведет к встрече людей, перед которыми я преклоняюсь, и послужит, быть может, решению значительнейших проблем мироздания! С бесконечным уважением! Всегда готовый к любым услугам и благодарный за одну только возможность их оказать! Всецело ваш душой и телом! Князев Сергей Иоаннович.

Черт возьми, в искусстве конспиративного словоблудия этот педик-филолог меня решительно превосходил. Притом, в отличие от меня, он, похоже, выпаливал свои рулады залпом и без малейших раздумий. Действительно, талант. Прочитав случайно такую шифровку, любой посторонний покрутит пальцем у виска и тут же обо всем забудет: не могут серьезные люди о серьезных вещах отправлять друг другу подобные словоизвержения. А вот доченька Акимова оказалась молодцом, не зря она мне понравилась при первой встрече. Я только не сразу сообразил, что такое ИИИ. Потом догадался: эта аббревиатура означала "Институт искусственного интеллекта", в котором трудилась Элизабет. Находился он не в Питере, а в поселке на берегу Ладожского озера.

Добираться туда пришлось электричкой. Старенький поезд вихлял и дребезжал. За окнами проносились по-зимнему голые перелески, белые поля в черных проталинах, почти безлюдные станционные платформы. К стеклам прилипал мокрый снег. В вагоне кроме меня находились не больше десятка русских пассажиров и несколько "гостинцев". Я специально сел на скамейку у выхода, чтобы видеть всех своих спутников, и, притворяясь будто поглощен чтением, украдкой поверх нетбука оглядел каждого из них. Ни один мужчина, ни одна женщина из числа земляков никак не походили на возможных преследователей. А "гостинцы" ехали одной компанией и сосредоточенно играли в какую-то общую игру, постукивая фишками по расчерченной доске, которую держали на коленях.

Может быть, тогда на Литейном Билл просто ошибся, и никакого "хвоста" с самого начала не было? Да и кому вообще не лень таскаться на своих двоих за моей скромной персоной? Если государственные органы и крупные мафиози такой примитивной слежкой не занимаются, если разумники так подставляться не будут, кто остается — мелкие бандиты? Что им с меня взять?

На нужной мне станции из поезда вышли со мной всего несколько человек. Закурив, я подождал на платформе, пока они разойдутся, и тогда, почти успокоенный, двинулся в путь. Я уверенно миновал старенькие пятиэтажки сонного в это время года приозерного поселка. Но дальше — тянулась уж совсем пустынная, продуваемая всеми ветрами дорога. И когда я вступил на нее, по нервам, со спины, опять побежал морозный сквозняк от ощущения чужого взгляда.

Слева от дороги распахивался инопланетный, затягивающий в себя простор черной зимней Ладоги, на которой белая полоса льда окаймляла только берег. Справа — редкой цепочкой выстроились двух-трехэтажные терема с башенками, дачи средней руки бизнесменов. Зимой здесь обитали одни охранники-"гостинцы". Об их присутствии говорили белесые дымки, сдуваемые ветром с тонких труб автономных котельных. Сторожа эти, наверное, следили сейчас на экранах наблюдения за тем, как я, странный одинокий путник, прохожу мимо. Скорей всего, именно их взгляды я с таким неприятным чувством и улавливал. Но я решил, что если даже кроме них, равнодушных, за мной подсматривает кто-то еще, — плевать! Я не желал больше задумываться, мерещится мне это или нет. Главные испытания были у меня впереди, и позволить страху завладеть собой — означало провалить всё дело. А привыкнуть можно ко всему, даже к чувству опасности…

Корпуса института, окруженные бетонным забором, стояли на берегу озера. Я вспомнил, как в наивной молодости, в советские годы, сам жаждал стать ученым. Тогда мне казалось, что наука — единственное занятие, придающее смысл человеческой жизни. Что крестьяне на полях и рабочие на заводах трудятся в конечном счете для того, чтобы ученые в своих лабораториях могли, не заботясь о хлебе насущном, постигать устройство мироздания, пробивать — за всех и для всех — дорогу к бессмертию и покорению Вселенной. А потом нам объяснили, что смысл жизни состоит в добывании денег. И я не то чтобы поверил, — не настолько я всё же был глуп, — я просто сдался. Несдавшиеся уехали из России, или спились, или вымерли от отчаяния. Так что, я не совсем понимал, кто же и чем способен теперь у нас заниматься в научном институте с таким громким названием.