Утренний ветер

Поручик взял стеклышко и, сказав, что через минуту вернется, вышел из комнаты. В своем кабинете он склонился над столом, рассматривая в лупу принесенные отпечатки. Рядом лежали фотоотпечатки пальцев Грашко и привратника, сфотографированные с поверхности кистеня. Брови поручика сошлись на переносице. Он долго сравнивал отпечатки пальцев на кистене с только что снятыми отпечатками пальцев Грашко и, наконец, облегченно вздохнул. С улыбкой положил фотоотпечатки в папку «Дело № 97», прикрыл ею кистень и щелкнул по-мальчишески пальцами. Потом взял телефонную трубку, набрал номер и тихо сказал:

— Это Мыдлиак. Приведи ко мне того гражданина.

Вошел Грашко. Поручик медленно сел за стол.

— Еще я хотел бы вас спросить, — сказал он, не спуская глаз с невозмутимого лица Грашко, — не можете ли вы вспомнить, с каких пор отсутствует у вас пуговка на левом рукаве?

Грашко побледнел, но, быстро взглянув на рукав, тут же поборол в себе волнение.

— Думаю, что вчера она еще была здесь. Не понимаю, что вам от меня надо?

— Думаю, что память вас подводит, гражданин Грашко, — ответил ему в тон поручик и открыл кистень. — Узнаете?

Грашко окаменел, даже веки его остановились. Непонимающе посмотрел он на поручика.

Поручику хотелось выругаться, но он сдержал себя и только улыбнулся уголками губ.

— Хватит притворяться, — сказал он. — Если вы не хотите говорить, так я вам скажу. Пуговицы у вас нет с двадцать пятого августа, с половины одиннадцатого ночи. Вот так. А этим кистенем, — он показал на него глазами, — вы чуть не убили Главача. Это ваш кистень.

Грашко вскочил на ноги, крепко сжал руками спинку стула.

— Я протестую! Какое право вы имеете подозревать меня? — закричал он, смотря в лицо поручику.

Поручик развел руками и улыбнулся:

— Об этом мы еще поговорим. Главач схватил вас за рукав и оторвал вам пуговицу. Вот она, пожалуйста. Вы это помните? Что касается отпечатков пальцев на кистене, то они тоже ваши. Ва-ши соб-ствен-ны-е, — проговорил он по слогам, повысив голос. — Или вам этого недостаточно?

Теперь Грашко уже не смотрел в глаза поручику. Он опустил голову и неподвижно уставился в пол. Губы его были крепко сжаты, до синевы, а лицо стало белым.

Поручик спросил, признает ли Грашко свою вину. Тот молча кивнул.

Когда сгорбленного, с поникшей головой Грашко увели из кабинета, поручик Мыдлиак подпер голову рукой и для психологической разрядки закрыл глаза. Ему вспомнились жена и двое детей. Младшему сыну вчера исполнилось пять. Вечером, во время торжественного ужина, когда он посадил именинника на колени, тот неожиданно спросил: «Папа, а когда ты снова будешь работать на фабрике?»

«Когда, когда? До тех пор, пока такие подлюги будут вредить нам, — подумал, протирая глаза платком, поручик, — и нападать на наших людей». Ему тотчас же вспомнилась на три четверти забинтованная голова Рудо. Он на минуту задумался, потом взял телефонную трубку и набрал номер:

— Алло, алло! Больница? Попросите к телефону пациента Главача… Что? Он у вас? Дайте ему, пожалуйста, трубку… Алло! Говорит поручик Мыдлиак. Как себя чувствуете?.. Я рад. Так завтра? Прекрасно… Я хотел вам сообщить приятную новость. Нашелся владелец пуговицы… Да. Уже за решеткой… Я вам потом расскажу.

11

После работы Тоно не пошел домой. Медленно шагая по потравленному лугу, он направился к ближайшей небольшой горе. Из общипанной желтоватой травы кое-где выглядывали фиолетовые огоньки безвременника.

«Раннею весною он предвещает первое появление зелени, а осенью напоследок расцвечивает луг своими желтыми, рыжими и золотистыми красками. С ним природа пробуждается и с ним же готовится к долгому зимнему сну. Почему этот цветок так странно называется — крокус, — думал Тоно. — У нас в деревне его называют дурманом».

Воздух был ясный, прозрачный, приближающий дали. Ясно светило и солнце на бледном голубом небе. Когда Тоно вошел в ельник, ему показалось, что он провалился в темноту, скрывшись от яркого солнечного света.

Дул северный ветер, не сильный, но уже холодный. Он качал ветви орешника, приютившегося под елями. Орешки падали на землю, спелые, блестящие, и едва Тоно до них дотрагивался, как они выскакивали из обоих твердых оболочек.

Выйдя на лужайку, Тоно разбежался, как мальчишка, перекувырнулся через голову и остался лежать на спине. Он смотрел в чистое небо, а сигарету, которую перед тем достал из кармана, бросил, даже не зажигая. «Надо полностью проветриться», — подумал он, глубоко вдыхая в себя свежий воздух. Все ему сейчас казалось необыкновенно чистым: воздух, трава, деревья, звуки. И даже внутри себя он ощущал какую-то чистоту.

С тех пор как произошел случай с Рудо, заставивший его по-иному взглянуть на мир, а также после того, как он узнал, что его родителями были не Илавские, Тоно стало легче дышать. Ему казалось, будто он родился вновь, стал совершенно другим человеком, освободившимся от всего того, что угнетало его и мешало жить и трудиться так же, как и его друзьям со стройки.