Утренний ветер

Он подложил руки под голову и закрыл глаза. Запах тимьяна пьянил и невольно навевал воспоминания детства. Одна за другой всплывали у него в голове картины, и он их тотчас же разделял: те, что были связаны с отцом, быстро гасил, а оставлял другие — чистые, не связанные с его фальшивым родительским домом.

И сейчас он почувствовал волнение, когда вспомнил Аню. Она стоит в речке по колено в воде в подвернутой цветастой юбке. Глаза у нее голубые, как небо. Вдруг появляется ее мама. Она сердится, что Аня замочила юбку. Мама ставит корыто с бельем на землю и тяжелым старым вальком бьет девочку по голым ляжкам. Та вздрагивает от каждого удара и кричит: «Ой-ой-ой, мамочка, я больше не буду!»

До сих пор звучит в ушах Тоно ее боязливый голосок, до сих пор он видит ее розовые от ударов вальков ноги… Через два года, когда ему было двенадцать, а Ане одиннадцать, Тоно придумал игру, по ходу которой медведь ловил овечку. И вот Тоно-медведь с ревом хватает Аню-овечку за плечи и прижимает к себе. В глазах раскрасневшейся девочки он читает, что и ей нравится эта невинная игра. Потом через год пришел первый поцелуй под окном, после которого Тоно трясло как в лихорадке. Мама Ани заметила, что ее дочка целуется, и тогда обе мамы, посоветовавшись, решают разлучить своих детей: Тоно посылают учиться в Спиш, а Аню — к тете в Дольниаки.

«Обе мамы? — горько усмехнулся Тоно. — Была только одна: Анина и одновременно моя. Оказывается, я целовал собственную сестру».

К объявившейся настоящей матери он чувствовал только благодарность за то, что она открыла ему правду. Тем самым она развязала последний узел, который еще связывал его с отцом-помещиком. Конечно, это сообщение потрясло его, но он сам еще не выбрался из болотистей почвы неясности, неопределенности, а когда задумывался о будущем, то в голове его было пусто, как на скошенном поле.

Лежать на спине Тоно устал и перевернулся на живот. Прямо перед его глазами рос безвременник. Был он нежный и бледный, фиолетовая чашечка цветка уже закрылась, но, стоя перед самыми глазами Тоно, он казался могучим, как сосна.

Тоно заметил муравья, который копошился около валявшейся хвойной иглы, и чуть не вскрикнул от радости, когда муравей вдруг потащил свой груз. Тоно было легко на душе, он чувствовал себя таким чистым, как никогда.

Кто-то кашлянул невдалеке. Тоно повернул голову и остался так неподвижно лежать. С горы спускались двое. Они сели на широкий пень спиной к Тоно, но он их сразу же узнал. Это были Валко и священник. Валко поставил корзину с грибами около себя, а священник обнял его за плечи.

— Вы должны помочь невинному человеку, — сказал он Валко. — Для Грашко плохо кончится, очень плохо. Ведь он был офицером гвардии Глинки[12]. Что вам стоит сказать, пан Валко, что Грашко целый вечер был у вас?

— Ну, а что, если меня заставят присягнуть? — отозвался Валко.

— Присягните. Грашко — хороший человек. Это наш человек, ему надо помочь.

— Но ведь это будет ложная присяга.

— Бог вас простит, — перебил его священник.

— Но Грашко, ваше преподобие, портил нам машины. И дело тут не только в том, что из-за этого мы мало получали, — не унимался Валко.

— Не бойтесь, я вам заплачу. Хорошо заплачу.

Тоно от удивления схватился за лоб: значит, то был Грашко! «Да, сегодня он и на работу не вышел, — вспомнил он, приходя в необыкновенное волнение. — Хорошо еще, что не убил Рудо».

— Если будете возражать, милейший, так я скажу, где надо, что вы крали государственный кирпич. За это вас, поверьте, не погладят по головке.

— Но ведь об этом я сказал вам на исповеди, — искренне вырвалось у Валко, — вы не имеете права раскрывать церковную тайну!

Тоно стало жалко Валко: того и гляди затянет его в свою паутину паук в рясе. А почему Валко, Рудо, он сам и другие простые люди должны страдать из-за таких типов, как Грашко или этот священник? Истории им не повернуть вспять. Он поднялся с земли и громко кашлянул. Священник быстро повернулся, встал, за ним поднялся и Валко.

— А-а, пан Илавский, — протянул священник с милой улыбкой. — Здравствуйте.

Но Тоно вместо приветствия строго взглянул на него:

— Вам не повезло, святой отец, я все слышал, всю вашу обедню.

Он подошел к Валко, взял его за локоть и скомандовал:

— Пошли, вам нечего бояться. А о пане священнике мы сообщим куда надо.

— Пан Илавский!.. — взмолился священник, — что вы делаете?!

— Хватит комедии, — перебил его Тоно. — Получая жалованье от государства, вы мутите простым людям головы и еще науськиваете их против народной власти, факт. Пошли, пан Валко!

Валко взял корзинку с грибами и молча последовал за Тоно.

— Подождите, подождите, — кричал им вдогонку священник. Но они только ускорили шаг.

— Сейчас пойдем в госбезопасность, — сказал Тоно, — и все там расскажем, как на духу.

У Валко подкашивались колени, но он шел и повторял:

— Так, именно так.

«А почему бы и нет, — через минуту смекнул он. — Грашко хотел, чтобы мы меньше получали, а священник почему-то вступается за него».

— А как же с исповедью, он не сообщит? — с тревогой повернулся Валко к Тоно.