Утро не судное

Нельзя роптать – это понятно. Но и не роптать нельзя. Да, тварь я, но ведь – понимающая! Не надо мне эту плёнку прокручивать. Зачем эта назидательность? Сам помню, и потому вдвойне, втройне страшней. Не о чем жалеть и не в чем раскаиваться. Нет, нет – не так: отбросим браваду мальчишескую. Не к чему жалеть и раскаиваться, не к чему прощение выпрашивать, не надо жалеть себя. Не будьте наивными, господа: прощение единой секундой не выпрашивается. И не выпрашивается оно вовсе. Оно просто даётся. В любом случае даётся – будьте спокойны. В любом случае. Но вот примете ли вы его? Примете вы его – в любом случае? Забавно, да? Вот он весь я – во всей красе. Хоть и убогий, хоть и падаю. А вот и серьёзно закрутило. Видно, надерзил. Действительно – падаю.

…Горит трава. Без паники! Сейчас она прогорит, и всё прекратится. Так оно и случилось. Рой сделал несколько шагов по тёплой земле, разгребая золу. Обошёл очажок затухающего пожара и двинулся по невысокой рыжей растительности, которой огонь не коснулся. И то же небо, и то же Солнце – как тогда, очень давно Несколько шагов, и вот она, грунтовая дорога, через дорогу шлагбаум. Никого нет. Глянул в одну сторону, другую. Пролез под поржавевшей труб. покрытой бело-красной "зеброй".

Дорога ведёт к станции. Ветхие деревянные сборные домики, простенькие мазанки. Никого. Вышел на пустую платформу. На путях поезд. Сообщают: "Поезд номер семнадцать следует до конечной остановки". Зашёл в вагон. Старый вагон. Такие ходили давно. Может быть, и сейчас ходят где-нибудь в захолустье.

Людей немного. Каждый занят своим делом. Слева семья – двое взрослых, двое детей. Обедают: взрослые, сидящие напротив, положили на колени чемодан, накрыли газетой. Традиционно: курица, варёные яйца, помидоры, хлеб, соль в спичечном коробке. Традиция такая была давно. Рой подумал: почему давно? С чего я взял? И увидел он, что между тем «давно» и настоящим пролёг лес – чистый и прохладный. А с деревьев свисает застывшая серая пена. Лес шевелится, а пена – застывшая. И есть там, чувствует он, за деревьями лица. Не выглядывают они, но точно есть. Добрые лица и грустные.

Справа – «дама с собачкой»: пожилая особа в очках усадила рядом с собой на сиденье болонку, разломила пирожок с ливером и кормит своё чадо кусочками фарша. Молодой человек пытается открыть тугое окно. Девушка, его соседка, смотрит на него с надеждой: жарко. Но это не та девушка. Та – осталась там, за шлагбаумом, за тьмой, за голосами, за Огнями. Рой смотрит через окно на платформу. На платформе – верблюд. Гигант высокомерно посматривает по сторонам и равнодушно перемалывает жвачку. Дальше по вагону сидит человек. Спиной. В летней шляпе.

Рой делает шаг, другой, останавливается. Он понимает, что не сделает больше ни шага, не сядет напротив и не будет разговаривать. Он знает, что он услышит. Тот человек скажет, что ему очень одиноко, что он разменял себя по мелочам, что он долго едет в этом поезде и давно не встречал доброго попутчика.

Мы ещё поговорим, думает Рой, но не сейчас. Я знаю, что ты скажешь: что твоя жизнь – сплошная ошибка. Но так ли это?

Что есть ошибка? Отход от очевидных или, напротив, скрытых правил, несоблюдение прагматичных норм, которые могут и могли бы способствовать достижению неких показателей, которые большинством твоего окружения рассматриваются как положительные? Но если вдруг перестанут ошибаться многие, очень многие? Тогда достижение этих самых показателей станет настолько массовым, что пряников на всех не хватит. Инициация забьёт инертность, революция – эволюцию… Взрыв будет, и большой взрыв. Так что, мой друг, умение или лучше сказать качество не совершать ошибок – удел немногих. И попасть в их число – более вопрос выбора, а не благоприятного стечения обстоятельств.

Ты мне возразишь: уж не хочешь ли ты сказать, что умение совершать ошибки – чуть ли не благо? Поверь тебе, добавишь ты, и получится, что отсутствие так называемой жизненной логики – это спасение, и наличие её – гипертрофированная инициация, гибельная бездна. А я скажу: да, так оно и есть. Так и скажу. Только не надо устанавливать такую жёсткую полярность – спасение-бездна: ведь мы живём не по чёрно-белому варианту. А если и прибегаем к нему – так потому что заблудились: путаем человека и человечество, потребности каждодневные и вечные, подход личностный и исторический… Эти «сосны» и заставляют нас плутать.

И тогда ты скажешь: ведь мы уважаем вселенские законы, значит, можно снизойти и до нас? Если человек – винтик, бактерия, зачем ему дан разум и притом такой, что мешает спокойно жить? Я тебе скажу: а с чего ты взял, что мы уважаем вселенские законы? Ты промолчишь, раздумывая, а я добавлю: ты рассуждаешь сейчас, повесив на себя вериги неудачника. Но был бы ты бактерией, винтиком, ты бы этот вопрос ни себе, ни окружающим и не задавал – не было бы у тебя никаких вопросов, кроме немых и самых насущных. Вот тебе и выбор.