Утро седьмого дня

Дядя Коля. …Потребностью, которая требует своего удовлетворения, подобно удовлетворению физиологических потребностей — голода, жажды. Вот почему все билеты на концерт в филармонии были распроданы и много желающих стояло у дверей в надежде купить билет с рук…

Бабушка Вера. В этот день, оказывается, снаряд попал в трамвай, угол Невского и Литейного. Много раненых, убитых.

Как странно: я слышу эту музыку — не музыку, нечто среднее между симфонией, колыбельной и воем трамвая-американки. Комната странно меняется, листья на обоях начинают шелестеть, с потолка спускаются цветочные гирлянды. Что-то неуловимо меняется и в людях. Что-то они хотят сказать мне очень-очень важное…

Верочка. Завыла сирена, мы спустились в бомбоубежище. Сидим час, два, три… Тревога всё не прекращается. Кругом тишина. И вдруг среди этой мёртвой тишины совершенно неожиданно — резкий свистящий звук, и это где-то рядом, над ухом. Все инстинктивно сжались и наклонились, втянув головы в плечи. Всё сейчас рухнет. Но нет… Через минуту где-то рядом ахнул разрыв бомбы, другой, третий… А ещё через минуту застреляли зенитки.

Дядя Коля. Концерт слушал с огромным удовольствием.

Верочка. Позднее мы узнали, что раздирающий душу свист был действительно звуком падающей бомбы, которая, упав рядом со стенкой бомбоубежища, не разорвалась. На рассвете её разряжали напротив, в саду.

Бабушка Вера. В конце декабря сорок второго, в двадцатых числах, к нам в дом попало три бомбы. Ночью были разбужены сильным толчком. Казалось, что вот — рушится стена. Прижала покрепче Верушку. Зенитки сильно стреляют, гул самолёта. Встала. Зажгла свет и просидела до четырёх утра. Верочка, к счастью, не проснулась.

Верочка. Оказалось, что в наш дом, в первый и четвёртый двор, попали три фугасных…

Бабушка Вера. Утром выхожу на службу — парадная вся в стёклах. Очень холодно. Стёкла везде побиты. В первом дворе бомба упала наверху, а в третьем попала в квартиру первого этажа. Трое тяжело ранены и человек шестнадцать легко — осколками стёкол.

Верочка. Настолько привыкла, что даже не проснулась.

Бабушка Вера. Спрятаться негде. Бомбоубежище залито водой. Чувствуешь себя затравленным зверем. Мне всё кажется, что вот-вот упадёт на нас.

Я и не заметил, как всё кругом стало бело — будто снег выпал на стол и стулья, на шкафы, на одежды и лица людей.

Дядя Коля. Первое февраля тысяча девятьсот сорок третьего года. В конце прошлой недели потеплело. Почувствовалась близость весны. Приятно сознавать, что наиболее тяжёлая половина зимы уже осталась позади.

Идёт снег. Или это лучики разбегаются по потолку и падают оттуда хлопьями?

Дядя Коля. Зато при воспоминаниях о том, что происходило ровно год назад, сжимается сердце…

Одежды сделались белы, как снег, как на земле белильщик не может выбелить.

Дядя Коля. За что гибли люди лишённой всякого смысла и оправдания смертью?

Час шестой

Под стук трамвайных колёс

У трамваев, которые звякают под моим оконцем, у всех разные характеры. Двадцать восьмой — серьёзный. Двенадцатый — весёлый работяга. Тридцать второй — хмурый меланхолик. Мне больше всего по душе «пятёрка» — певучая и лёгкая, эдакая бегущая по волнам. Муза дальних странствий. Конечные пункты её маршрута обозначены на старо-петербургском наречии по-морскому романтично: от Песков до Гавани. Запрыгнул в вагон, поехал — и вот тебе обзорная по городу за три копейки: улица Некрасова — Литейный — Симеоновская церковь на Фонтанке — цирк — Инженерный замок — Садовая улица мимо Гостиного двора и Апраксина… Юсуповский сад, Никольский собор, Мойка, Флотский экипаж, Благовещенский мост, сфинксы…

Конечная остановка, или, как говорят, «кольцо» «пятёрки» от нашего дома недалеко, вагон подбегает к нам налегке, почти всегда сесть можно. Новенький весёленький трамвайчик, не то что старая суровая дребезжащая «американка» (двадцать восьмой) или скрипучая двухвагонная «колбаса» — тридцать второй. Кстати, «пятёрка», единственная из всех, ходила под окнами моего дома и во время войны, в блокаду. И перестанет ходить последней, в глубокие постсоветские годы. Трамвайные пути снимут. Ну и я к тому моменту уже буду далеко от тех лепных потолков во времени и пространстве.