Увечный бог. Том 1

– И презрение. В таком случае, вождь, все мы, похоже, стоим перед ужасным выбором. Стоит ли вообще нас спасать? Тебя? Меня? Моих детей? Мой народ?

– Твоя решимость поколебалась?

Она обернулась к нему.

– А твоя?

Спакс поскреб бороду обеими руками.

– Все то, что сказала Кругава, когда ее сместили. Я об этом думал, и не один раз. – Он скривился. – Похоже, даже гилк Спакс способен переменить свои взгляды. Воистину, чудесные времена настали. И я, кажется, предпочел бы смотреть на все вот каким образом: если уж природе все равно в конце концов суждено победить, пусть мы и нам подобные умрут медленной и ласковой смертью. Такой медленной и такой ласковой, что мы ничего и не заметим. Будем угасать и вырождаться под своей собственной тиранией, от всего мира до каждого континента, от континента до страны, от страны до города, до квартала, дома, почвы у нас под ногами и, наконец, до каждого бессмысленного триумфа у каждого из нас в черепушке.

– Воину такие слова не подобают.

Он услышал ее резкий тон и кивнул в темноте.

– Если все так и есть и Серые шлемы желают стать клинками, которыми природа свершит отмщение, значит, Кованый щит ничего не понял. С каких это пор природу интересует отмщение? Оглянись. – Он махнул рукой. – Трава вырастает заново – там, где может. Птицы вьют гнезда – там, где могут. Почва дышит – когда может. Все продолжается, ваше величество, тем единственным способом, который знает, – пользуясь тем, что еще осталось.

– Совсем как мы, – проговорила она.

– Может статься, Кругава все это отлично понимала – в отличие от Танакалиана. Сражаясь против природы, мы сражаемся против себя самих. Нет ни различия, ни границы, ни даже врага. Мы пожираем все, одержимые страстью саморазрушения. Словно это единственный дар разума.

– Ты хочешь сказать, единственное проклятие?

Он пожал плечами.

– Наверное, это все-таки дар – способность видеть, что ты делаешь, пусть даже не прекращая делать. А с видением приходит и понимание.

– Но мы, Спакс, этим знанием предпочитаем не пользоваться.

– Тут, ваше величество, мне возразить нечего. Перед лицом этого бездействия я столь же беспомощен, как и любой другой. Но, быть может, каждый из нас именно это и чувствует? Поодиночке мы разумны, вместе же становимся глупыми, тупыми до отвращения. – Он снова пожал плечами. – Тут и сами боги не знали бы, что делать. Даже и знай они, мы бы не прислушались, верно?

– Спакс, я вижу ее лицо.

Ее лицо. Да.

– Ничего ведь особенного, верно? Такое простое, такое… лишенное жизни.

Абрастал дернулась.

– Прошу тебя, выбери другое слово.

– Хорошо, пускай скучное. Так она ведь и не пытается, верно? В одежде – ничего царственного. Ювелирных украшений никаких. Лицо не красит, даже губы, и волосы тоже – такие короткие, такие… да ну, ваше величество, с чего бы мне вообще об этом беспокоиться? Только я вот беспокоюсь, и сам не знаю почему.

– Ничего… царственного, – задумчиво проговорила Абрастал. – Если ты прав – и да, мне самой представляется то же самое, – то почему, когда я смотрю на нее, я вижу… что-то такое…

Чего я никогда раньше не видел. Или не понимал. Она, эта адъюнкт Тавор, занимает во мне все больше и больше места.

– Благородное, – сказал он.

– Верно, – выдохнула она.

– Она не сражается против природы, разве не так?

– И все? И больше ничего не нужно?

Спакс покачал головой.

– Ты говоришь, что все время видишь ее лицо. Я тоже, ваше величество. Оно меня преследует, сам не знаю почему. Плавает у меня перед глазами, а я раз за разом вглядываюсь в него, словно жду. Жду, когда увижу на нем выражение, то единственное выражение истины. Уже скоро. Я знаю, что этот миг все ближе, и потому смотрю на нее и никак не могу перестать.

– С ней мы все чувствуем себя заблудшими, – сказала Абрастал. – Я, Спакс, не предвидела, что стану так беспокоиться. Это не в моей натуре. Но она и вправду, словно какая-то древняя пророчица, завела нас куда-то в непроходимую глушь.

– А потом выведет нас к дому.

Абрастал повернулась и шагнула ближе, глаза ее заблестели.

– А она выведет?

– В том благородстве, Огневолосая, – ответил он шепотом, – я нахожу для себя веру. – Против отчаяния. Как нашла и Кругава. А в своей маленькой ладони адъюнкт, словно пушистое семечко, держит сострадание.

Он увидел, как ее глаза распахиваются шире, потом ее ладонь оказалась у него на затылке, подтянула ближе. Один крепкий поцелуй – и она отпихнула его прочь.

– Холодает, – сказала она и двинулась обратно. И уже через плечо добавила: – Ты должен бы поспеть в летерийский лагерь еще до рассвета.