– Я теперь капрал, – сказал Корабб. – Слыхал, Курнос? Я теперь капрал.
Тяжелый пехотинец поднял глаза от своей кружки.
– Слыхал что?
Потеря Флакона оглушила их; Спрут ясно читал это по их лицам. Первая потеря во взводе, по крайней мере на его памяти. Ну, среди тех, кто был с самого начала. Впрочем, потеряв всего одного солдата, они еще неплохо отделались. Некоторые взводы заплатили куда дороже.
Спрут, прислонившись к складкам свободной палатки, исподтишка наблюдал за остальными. Слушал их жалобы. Корик был просто раздавлен. Как бы ни был прежде крепок его хребет, позволявший держаться прямо, он сломался. Теперь Корик носил внутри цепи, сковывающие мозг, и, похоже, не скинет их никогда. Он испил из колодца страха и постоянно возвращался к нему.
Удар был ужасный, но Корик и прежде спотыкался. Спрут пытался понять, что осталось от прежнего воина. Племена привыкли преклонять колени перед худшими превратностями цивилизации; и даже умнейшие из самых умных часто не понимают, что убивает их.
Может, все как и у обычных людей, но, на взгляд Спрута, в чем-то более трагично.
Даже Улыбка постепенно отдалялась от Корика.
А Битум есть Битум. Тот же, каким был и каким будет всегда. Получится настоящий сержант. Может, ему не хватает воображения, но этому взводу уже ни к чему всякие потрясения. И мы без колебаний пойдем за ним. Битум – неприступная стена; когда он надвинет шлем на лоб, его не сдвинет с места даже стадо разъяренных бхедеринов. Да, Битум, ты прекрасно справишься.
Корабб. Капрал Корабб.
И еще Курнос. Сидит как пень, руки в волдырях. Потягивает пойло, сваренное Улыбкой, и кривая улыбка на побитом лице.
Он увидел, что к ним подходит Скрипач. От скрипки остался только гриф, свисающий с плеча; перекрученные струны торчали как непослушные волосы. Рыжина в бороде почти исчезла. Ножны короткого меча пусты – клинок так и торчит в глазнице ящерицы. Голубые глаза смотрят спокойно, почти холодно.
– Сержант Битум, через полколокола выводи всех на место.
– Есть, капитан.
– С юга прибыли всадники. Изморцы, несколько хундрилов и другие. Много других.
Спрут нахмурился.
– Кто?
Скрипач пожал плечами.
– Переговорщики. Очень скоро все узнаем.
– Говорила же, что выживешь.
Хенар Вигульф улыбнулся ей со своей койки. Только улыбка вышла неуверенная.
– Я сделал так, как ты сказала, Лостара. Я смотрел.
Ее взгляд дрогнул.
– Кто ты? – спросил Хенар.
– Не спрашивай. Я читаю этот вопрос в каждом взгляде. Все смотрят на меня и молчат. – Она помедлила, глядя на свои руки. – Это был Танец Тени. – Она внезапно взглянула ему в глаза. – Это была не я. Я просто скользнула внутрь и, как и ты, только смотрела.
– Если не ты, то кто?
– Узел. Котильон, бог – покровитель убийц. – Она поморщилась. – Он управлял мной. Думаю, он и раньше проделывал подобное.
Глаза Хенара расширились.
– Бог…
– Яростный бог. Я… я никогда раньше не чувствовала такого гнева. Он прожигал меня насквозь. И полностью очистил. – Она расстегнула пояс, сняла нож в ножнах и положила на одеяло, укрывающее израненную грудь Хенара. – Тебе, любимый. Но будь осторожен, он очень-очень острый.
– На твоем лице не осталось морока, Лостара, – сказал Хенар. – Ты и прежде была прекрасна, но теперь…
– Наверняка непреднамеренный дар, – неуверенно сказала она. – Боги не ведают милосердия. Или сострадания. Но любой смертный в таком огне или сгорит дотла, или возродится.
– Да, возродится. Очень точно сказано. Моя решимость, – добавил он, печально поморщившись, – отступает теперь перед тобой.
– Не надо, – отрезала она. – Мне не нужен в постели мышонок, Хенар Вигульф.
– Тогда я постараюсь вспомнить, каким был прежде.