Увечный бог. Том 2

Возьми ребенка за руку и расскажи ему, как все в конце концов получат по заслугам.

Многие годы, еще до того, как до крови стесала себе ногти, Улыбка лелеяла мечту – вынашивала ее, словно побитая раковина жемчужину: когда-то в будущем она станет матерью и у нее будут двойняшки. Две девочки, которые визжат и таскают друг друга за волосы, как и положено девочкам. Играют на пляже под ее внимательным взором.

А потом, в темный, голодный сезон, когда небо серое, а море бурное, к ней придут старейшины. «Рыба ушла, – скажут они. – Нужно умилостивить духов. Выбери одну, мать, и преподнеси ее в дар от нашего народа страждущим водам». И тогда она подзовет дочерей и пойдет к себе в дом.

Они простолюдины, все семейство. Мужа, он же отец двойняшек, нет – наверное, умер. Решать предстоит ей. Одно дитя благословить, другое проклясть. Хотя, конечно, спорно, что считать благословением, а что – проклятием.

Ночью подуют суровые ветра, дождь затушит огни. И Улыбка с ножами отправится убивать старейшин – таких голодных, таких нуждающихся, когда сил ловить рыбу уже нет и остается только полагаться на страшилки о гневных и мстительных духах. О, она покажет им, что такое гневный и мстительный дух, а потом скормит их страждущему морю, чтобы умилостивить тех, кто обитает на глубине.

Такие мечты были медом на языке, дарили сладостное удовлетворение. У каждого в сердце наверняка есть подобные. Мечты о справедливости, о воздаянии, о расплате. И конечно же, горькое понимание, что мечты эти неосуществимы, что само мироздание готово встать у них на пути, сокрушить и раздавить. Однако даже это понимание не могло отнять приятного ощущения надежды.

Колодцы для монет, верстовые столбы для венков, курганы для хороводов – мир был полон волшебных мест, исполняющих желания. Империи проводили жеребьевки и игры, ища героев среди простого люда. И каждый бежал туда, исполненный мечтаний. Но постой. Оглянись. Боги, посмотри же вокруг! Если мы так стремимся убежать, что́ это говорит о нашем мире? О нашей деревне, городе, жизни?

Мы так отчаянно о чем-то мечтаем. О чем это говорит?

Те двое детей позабыли про игрушки. Улыбку это не удивляло. Она помнила, как сидела со своими последними куклами, а напротив нее – никого. Куда подевалась сестра? Ее забрали. С кем же мне теперь играть?

«Деточка, ее забрали уже давно. Ты не можешь помнить того, чего никогда не имела. А теперь иди поиграй со Скеллой».

«Скелла благородная, она просто помыкает мной».

«Так и положено, деточка. Тебе пора к этому привыкать».

И Улыбка мечтала, что убьет Скеллу последней.

Братья Спрута были на стене, когда та рухнула. Он помнил, каким это стало шоком. Город готовился пасть, и братья погибли, защищая его. Ли-Хэнские солдаты с демоническим ревом ринулись в пролом, перебираясь через обломки.

Вот вам урок: непробиваемых стен нет. И смерть стойкого духом ничем не отличается от смерти труса. Хотелось бы верить, что это не так и что дети могут играть, не волнуясь о будущем. Играть, как играл Спрут с братьями: кидаться друг на друга с деревянными мечами (какая ирония!), насмерть стоять за мусорную кучу у пристани и героически погибать, отдавая жизнь за тучи мух, кричащих чаек и горы ракушек. Представляя, что там прячется беспомощная дева – или хранится сокровище.

Дева, украденная корона, драгоценное око богини. Да уж, они умели красиво рассказывать о своих подвигах. Долгими зимами, когда тяжелое, серое небо, казалось, было готово навсегда придавить собой город, они жили и умирали в своих героических повестях.

Пинок под зад вырвал Спрута из воспоминаний о детстве. Впрочем, тех игр он не забыл. Они жили в нем и будут продолжать жить до конца – до конца этого треклятого дня. И вовсе не из-за ностальгии. Ностальгия – это болезнь, которая высасывает все краски из твоего сегодняшнего мира. Ею страдают озлобленные, опасные люди, мечтающие вернуть то, чего никогда не имели. И я даже не о невинности. Невинными мы никогда не были. Каждый день они воображали себя старше, чем на самом деле. Семья, кровные узы, родные лица и то спокойствие и заботу, которую они дарили, тоже ни при чем. Нет, он помнил те игры по другой причине – только теперь он понял, по какой.