Увечный бог. Том 2

Спакс сразу понял, что Серые шлемы подверглись атаке с фланга и, хоть и продолжали сражаться с яростью, достойной их богов, умирали десятками. Гилки пришли на помощь, но все равно колансийцы давили, окружая обороняющихся… и только край склона оставался последней возможностью для отступления.

Темная ярость захватила Спакса; он рванулся вперед, готовя оружие. Мы проиграли, Огневолосая. Пусть все болотные боги сгниют в Худовой трясине! Нужно было отправляться раньше… нужно было идти с изморцами!

Теблоры построились в могучий квадрат и давили врага, но даже их было недостаточно.

А по дороге, как увидел Спакс, уходила громадная часть войска Коланса; уходила на восток, не обращая внимания на последний рубеж защиты.

Мы даже не замедлили их.

– Отходить! Баргасты! Изморцы! Теблоры! Отходим – вниз по склону! По склону!

Сердце вождя похолодело и покрылось пеплом при виде воинов и солдат, сыплющихся с обрыва. Геслер, следи за флангом. Мы не смогли их сдержать. Просто не смогли.

Масса отступающих воинов, окровавленных и отчаявшихся, подхватила его, и они все заскользили по склону. Он не пытался сопротивляться. И весь поход – ради этого? Мы же могли сделать больше. Но он знал, что любое сопротивление обречено: колансийцев слишком много и они сражаются с демонической силой.

При спуске он потерял оружие, и душа выла, понимая, как это символично. Задрав голову, он посмотрел на солнце.

Еще даже не полдень.

Глубокой ночью в Даруджистане лил дождь. Карса Орлонг вошел в город и теперь стоял, ожидая, под потоками воды. Перед ним возвышался храм; и клятва, которую Карса принес давным-давно, в дикой страсти юности, теперь горела в его плоти жаром таким яростным, что Карса буквально видел пар, поднимающийся от рук.

Почти пора.

После сумерек он не видел никого на улице, а в течение дня, что он стоял на этом месте, жители города пробегали мимо, не задерживая на нем взгляд. Отряд городской стражи с сомнением по широкой дуге обошел место, где стоял Карса, уперев громадный каменный меч в мостовую и обхватив обмотанную кожей рукоять. Немного подумав, стражники просто двинулись своей дорогой.

Ему бы очень не хотелось убивать их, да и наверняка поднялась бы тревога, прибежали бы еще стражники, а значит, снова убивать. Но широкая мощеная улица осталась без кучи трупов, совершенно пустая.

Прикрыв глаза, он вспоминал отголоски жизни, мелькавшей перед ним весь уходящий день. Он удивлялся, как редко горожане смотрят друг другу в глаза, словно толпа требует анонимности, когда на деле они все вместе – все эти люди, с одними и теми же заботами и страхами. И все же каждый, похоже, решил выживать в одиночку или с ближайшими, мало-мальски преданными родственниками и друзьями. И разумеется, каждый считал себя уникальным, осью жернова Вселенной, но на самом деле лишь немногие могут претендовать на такую важную роль.

В конце концов, Карса Орлонг только один. И стоит здесь, напротив скромного храма с грязными стенами и бледными фризами, и держит судьбу мира в своих руках.

Он знавал времена в цепях. Он жил в жалком доме, сжав кулаки, протестуя против рабства, к которому так многие его приговорили – робкого, безмолвного, принявшего свою судьбу. Карса снова подумал о виденных сегодня горожанах. Так многие тащили цепи. Так многие под их тяжестью гнулись и скручивались. Так многие собственными руками заковали себя в тугие кандалы, считая, что так и положено. Потели по воле другого человека, отдав ему свои мышцы и волю, чтобы ими владел кто-то иной, кто заявляет, что лучше их во всем. И так год за годом, рабская жизнь.

Это был разговор цивилизованных людей, и Карса Орлонг возмущался до глубины души.

А кто же рабовладелец? Всего лишь скопище жестоких идей. Всего лишь фальшивые аргументы. Ловкость рук в игре с ценностями, в которой один выигрывает, а другой всегда проигрывает. Карса слышал о сделках, о торговле, где всегда создается иллюзия справедливости и все подается как необходимый ритуал, железный, как закон природы.

Но где радость нескончаемой борьбы? Где праздность хищника и сколько клыков нужно вырвать, чтобы создать такую драгоценную цивилизацию?

Разумеется, не каждый подвергается подобной кастрации, и вот где таится главная ложь. Самые голодные пасти, с окрашенными кровью клыками, прячутся в прохладных верхних комнатах поместий, в садах с фонтанами богачей, и уж они-то, да, они наслаждаются любой праздностью, какой пожелают. А толпы угнетенных смотрят на них, широко распахнув глаза, и с интересом ждут подробностей.

Из головы не выходил разбитый, страдающий в цепях бог. Он разбрасывал оружие на пути. Он нашептывал всевозможные соблазны. Он, несмотря на отчаянную боль, исследовал тысячи путей, но не нашел ни мгновения благословенного отдыха.