Увязнуть в паутине (ЛП)

— Изу, мою жену, изнасиловали через месяц после нашей свадьбы. Вечером она возвращалась со станции в дом моих родителей, в котором мы тогда жили. Сильвия была дочкой насильника. Когда Иза вернулась, то все время говорила лишь о сирени. То был конец мая, и действительно, повсюду пахло сиренью, а возле станции сиреневых кустов было больше всего. Когда проходил мимо, так на рвоту тянуло. И вот она все время об этой сирени… А потом перестала. И потом мы об этом никогда уже не говорили. Ни о сирени, ни об изнасиловании, притворялись, будто бы Сильвия наша дочка. Городок маленький, так что нам и в голову не приходило пожаловаться в полицию. Вот только Иза так никогда уже и не стала той женщиной, на которой я женился. Внутри она была пустой. Ходила на работу, занималась ребенком, варила, убирала, по субботам пекла пирог. Она перестала ходить в церковь, я с огромным трудом уговорил ее крестить Сильвию. Она даже на ее первое причастие не пришла, так как весь костёл был разукрашен сиренью. Она это увидела издалека и вернулась домой. Сильвия плакала. Но тогда мы тоже не говорили об этом.

Боничка снова замолчал. На очень долго. Ничто не указывало на то, что он собирался вернуться к теме, которая интересовала их более всего.

— И тогда, в школе, вы подумали… — мягко возвратил его к сути Навроцкий.

— Я подумал, что не желаю, чтобы моя дочка была такой, как моя жена. Опустошенной. Я подумал, что иногда смерть может быть решением. Что я сам, если бы был на ее месте, не желал тут оставаться. — Боничка глянул на внутренние части сложенных ладоней. — Только я не мог бы ее убить. Только закрепил веревку и вышел. Решил, что вернусь через десять минут, и если к тому времени она не решится, то вместе с ней буду притворяться, что ничего не лучилось. Что никак не понимаю, почему она не желает носить туфли на каблуках, хотя сама не такая уж и высокая.

Кассета закончился, и магнитофон отключился с громким щелчком. Навроцкий перевернул кассету на другую сторону и нажал на красную клавишу «запись».

— Когда я вернулся, она уже была мертва. Перед тем сняла туфли и поставила их ровненько под стенкой, рядом с моими туфлями. Одна туфля стояла ровно, та что без каблука — упала. Я оставил их себе на память.

— А Сильвия?

— Я знал, что перед школой заканчивают ремонт водопроводной линии, и на следующий день будут засыпать. Я положил ее в яму, сверху набросал песку. Никто не сориентировался. Я часто приходил, зажигал там свечку.

У Шацкого все это не вмещалось в голове.

— Почему вы не похоронили ее на кладбище? — задал он первый за весь вечер вопрос.

— Это по причине жены, — ответил Боничка. — Если бы дочку обнаружили повешенной у меня в каморке, началось бы следствие, допросы, размышления, статьи в газетах об изнасиловании. Меня бы точно посадили. Моя жена не пережила бы этого.

— Но разве не было бы лучше, если бы ее ребенок остался в живых?

— Смерть — это решение чистое. Часто, гораздо лучшее, чем жизнь. Так, по крайней мере, мне кажется.

Боничка пожал плечами.

— Вы меня посадите? — спросил он через минуту.

Навроцкий глянул на Шацкого. Мужчины вышли посоветоваться в коридор. Они согласились с тем, что рассказ ясновидящего следует записать в качестве подробных показаний Бонички и дать ему на подпись. И на этом основании возбудить дело об изнасиловании, и виновных посадить за решетку. Причем, все, по возможности, настолько сделать секретным, чтобы газеты ничего об этом не написали.

— А что с Боничкой? — спросил полицейский у прокурора.

— Назначу ему надзор и обвиню в осквернении останков.

В коридоре, должно быть, было ужасно много пыли, потому что Навроцкий расчихался на всю катушку. Когда приступ закончился, он поглядел на Шацкого слезящимися глазами.

— Простите его, пан прокурор, — сказал он. — Он ни в чем не виноват. Это жертва, точно так же, как и его жена с дочкой. Вы все только сделаете хуже.

Теодор Шацкий ослабил узел галстука. Ему было стыдно за то, что собирался сказать, но другого выхода не было. Такая работа.

— Пан комиссар, вы же прекрасно понимаете, что в любом деле имеются только человеческие трагедии, обиды, бесчисленные нюансы, оттенки и сомнения. И как раз потому государство и платит заработную плату таким сволочам, как я. Я знаю, что вы правы, но меня интересует лишь то, что был нарушен один из параграфов уголовного кодекса. Мне жаль.

4

К счастью, когда он вернулся домой, Хеля уже спала. Шацкий поцеловал ее в лобик и отодвинул подальше от края кровати. Та вроде как и не была высокой, но Шацкий вечно боялся, что дочка упадет. Девочка что-то буркнула сквозь сон и покрепче прижала плюшевого муравьеда. Длинная мордаха зверя искривилась от неожиданной нежности. Шацкий встал у кровати на колени и глядел на Хелю. Та дышала через открытый рот, лоб немного вспотел, от маленького тельца било приятно пахнущим свежим хлебом теплом.