Весь день шел дождь. Она сидела на диване под одеялом и смотрела с Фрэнни мультики. Она чувствовала слабость, будто приболела. Услышав его машину, она не шелохнулась. Было странно думать, что Фрэнни в состоянии ее защитить, но именно такое у нее было ощущение.
Джордж появился в дверях, он был слегка не в себе.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал он.
Они прошли на кухню. Он сел за стол и взял ее за руку.
– Я совершил ошибку, – сказал он. Вид у него был не то чтобы виноватый.
Она сидела и ждала.
– Есть одна девушка, Уиллис Хоуэлл.
Она осознавала, что ее рука в его руке, чувствовала пот, пятна лжи. Она медленно убрала руку, будто от заряженного ружья, и сложила руки на груди.
– Это все просто большое недоразумение, – продолжал он. – Она молода – студентка колледжа, впечатлительна. Она типа влюбилась в меня. – Он говорил и говорил. Он оказался в скверном положении. Он не хотел, чтобы девушка пострадала – у нее все сложно. Она из богатой нью-йоркской семьи. Избалованная, привыкла получать все, что захочет. Такие люди думают, что все кругом им должны. Она всю жизнь на терапии. У нее были серьезные проблемы.
Кэтрин сидела, пытаясь осознать меру его вины.
– Не знаю, что и сказать, Джордж.
– Ничего не случилось. Тебе нужно это знать. Ничего не происходит.
Теперь он был с ней мил. Приносил цветы, вино. Они сидели за столом и молча пили. Он подарил ей медальон.
– Вложи в него наши фотографии, – сказал он. – Мы семья. Мы всегда будем вместе, что бы ни случилось.
Она пыталась думать. Пыталась быть терпеливой. Глаза его говорили: прости меня.
И она простила. Такой ее воспитали. Так поступали женщины в ее семье. Они преодолевали – и шли дальше.
Она отправилась на исповедь, потому что по непонятной причине все дурное в своей жизни она приписывала собственным прегрешениям.
Дни шли, они жили будто каждый сам по себе, но общались подчеркнуто уважительно. Он не прикасался к ней. Казалось, он стал более счастливым и уверенным. Это было что-то вроде игры, в которую они играли, по очереди выбирали ненавистную стратегию, а он двигался вперед.
Она каждый день ходила в больницу. Это стало частью обычного распорядка дня. Медсестры осыпали вниманием Фрэнни и были очень добры. Джастин лежала без движения, на каких-то механических приспособлениях, русые волосы рассыпались по подушке. Кэтрин садилась на кровать, брала ее за руку и говорила с ней. Она молилась.
Она старалась чем-то себя занять. Почистила духовку, засовывая руку в темный провал. Перебрала шкаф с постельным бельем, заново сложила все простыни и полотенца и аккуратно разместила на полках.
Как-то утром, занимаясь стиркой, она вынула из кармана Джорджа что-то непонятное. Оно лежало в ее руке, спутанное, коричневое, похожее на гнездо. Это были чьи-то волосы.
Шли дни и недели. В больничных коридорах появились рождественские украшения, длинный серебряный «дождик».
– Я молюсь за нее каждый день, – сказала она Брэму.
– Не знаю, отчего с ней такое случилось, – сказал он. – Она слишком хорошая, так нечестно.
Как-то под вечер, глядя, как Джордж подъезжает на «фиате», выходит и открывает двери гаража, она в полной мере поняла, что ей предначертано. Может, просто момент такой выдался, и угол, под которым он парковался, но луч заходящего солнца упал на бампер, и стала видна неглубокая вмятина и кусочек белой краски, совсем незаметный, будто снежинка. А потом он вошел в дом, она увидела его слишком красивое лицо, он встретился с ней взглядом, будто отмечая, что она видела и что знает, – и так была предрешена их участь.
О, придите, поклонимся ему[97]
На Рождество они устроили праздник, и все окна в доме запотели. Приехали бабушки и дедушки Фрэнни с обеих сторон, ее дядя и тетя, и их с Эдди тоже пригласили в гости. Миссис Клэр представила их всем и постаралась, чтобы они чувствовали себя членами семьи, но Коул от этого лишь острее ощутил, что он тут пришлый.
Она была в блестящем красном платье. Она была как бант на коробке с подарком, слишком красивый, чтобы его выкинуть. Тяжелые бусы у нее на шее напоминали петлю.
Она попросила Эдди помочь приготовить напитки, но он был слишком медлителен и осторожен, как химик, и гости потеряли терпение и стали наливать себе сами. Эдди плеснул Коулу что-то крепкое в апельсиновый сок и рассказывал анекдоты. Он знал, как заставить ее смеяться. Она показывала зубы и чуть запрокидывала голову. В нем было что-то такое, что нравилось женщинам. Перед ним не могли устоять.
Еды было вдосталь. Ветчина, индейка, пюре, зеленая фасоль. Но не так вкусно, как у мамы. Когда все поели, миссис Клэр постучала вилкой по бокалу.
– У меня объявление, – сказала она. – Сейчас будет музыка.
Мистер Клэр вроде бы удивился и изобразил улыбку. Вошел Эдди с трубой, встал в глубине комнаты, и все притихли и вежливо ждали, сложив руки на коленях. Он поднес мундштук к губам, закрыл глаза и начал. Было громко, как на королевской церемонии, и гости чуть выпрямились.
– Это Гендель, – сказал кто-то. Коул гордился братом.