Увиденное и услышанное [litres]

Она заканчивает укладывать чемоданы, собирает все, что можно, потом тащит это все вниз к машине. У нее такое ощущение, что нужно уезжать, прямо сейчас, и она полна почти отчаянного возбуждения. Но погода не благоприятствует. Начинается метель. Школы закрыты, дороги никто не убирает. И все же она одевает Фрэнни в пальто, шляпу, носки и зимние сапоги, двигается медленно, словно в оцепенении, возится с записной книжкой, ключами, сумкой еды в дорогу. Когда они идут к машине, снег летит им в лицо, и Фрэнни плачет. Она торопливо усаживает ее на сиденье, злясь на Джорджа, что вынуждает ее парковаться на улице, больше заботясь о своем дурацком кабриолете, чем о жене и дочери. Были же знаки, думает она. Она просто их не замечала.

Она заводит машину, дает задний ход, но машина не трогается с места, и колеса вхолостую крутятся в снегу. Она давит на педаль, и раздается ужасный звук, похожий на вопль. Она сдается и глушит мотор.

– Мама, почему мы не едем?

– Застряли.

– Застряли?

– В снегу. – Она сидит, двигаться не хочется, она слишком рассержена, чтобы плакать: становится яснее ясного, что они никуда не едут.

Сдавшись перед погодой, она оставляет чемоданы в машине и несет Фрэнни в дом, прикрывая от падающего снега, будто от взрыва. Она попробует снова потом, когда дороги расчистят.

Но занятия отменили, и Джордж дома раньше обычного. Она слышит, как он входит, топая и стряхивая снег с сапог. Она не удосуживается встать. Он ищет ее, осматривает комнаты внизу, сообщает ее имя темной пустоте со все усиливающимся волнением, пока наконец не обнаруживает в постели.

– Что такое?

– Тихо, Фрэнни спит.

– Ты заболела?

– Опять голова, – лжет она.

– Шоссе перекрыли, – бормочет он. – Не сразу домой добрался.

– Хоть бы уже прекратилось.

Он стоит в пальто.

– А что делают чемоданы в твоей машине?

– Я собиралась…

– Собиралась – что?

С трудом она поднимается, словно огромная тяжесть тянет ее вниз, и правда сама собой выпадает из ее рта.

– Я хотела уехать. Но не смогла.

– Разумеется, ты не смогла, – говорит он странно мягким голосом. Он садится на кровать рядом с ней. Она чувствует запах холода и чего-то еще, легкий сосновый аромат.

– Думала, я поеду…

– Куда? – Он озадаченно смотрит на нее.

– Домой, – едва слышно говорит она, губы ее дрожат.

– Твой дом здесь, Кэти. – Он кладет руку ей на спину, тяжело, тяжело, ее давнее имя звенит в ушах, она плачет, и вот больше ничто не имеет значения – кто они, что они такое, смехотворная игра, в которую они играют, – и она говорит вслух то, о чем думала несколько месяцев:

– Сиденье было мокрое.

– Что?

– В ту ночь. В твоей машине.

– Не понимаю, о чем ты.

– Мокрое насквозь.

– Да что с тобой такое?

– Ты же был на лодке, да? В ночь, когда утонул Флойд.

Он мотает головой и странно на нее смотрит. Ну все, блин, ты проиграла. Вдруг с его лица исчезают все эмоции, он хватает ее за руку, заставляет встать и тащит в коридор, потом вниз по лестнице.

– Я хочу, чтобы вещи были разобраны. Сейчас. Тебе не понадобятся чемоданы, уж будь уверена. – Он выталкивает ее на улицу и захлопывает дверь.

Без пальто и босиком ей холодно. Она, дрожа, забирает чемоданы, холодные слезы текут по лицу. Она раздраженно смахивает их. Ей придется как-то умилостивить его, убедить, что она не хотела – что она понимает, даже прощает. Тайна, которую она сохранит навсегда, – она репетирует, как скажет ему это.

Она несет чемоданы в дом. Конечно, он ей не помогает. Смотрит, как она с трудом тащит их наверх. Она вынимает все и снова запихивает в шкафы, потом убирает пустые чемоданы в кладовку. В отчаянии она садится на кровать и пытается думать, строить планы. Она слышит его на кухне, стейк жарится на слишком сильном огне, жир шипит на сковородке, тянет дымом. Она слышит голос дочери.

Каким-то образом им удается пережить ужин. Он ставит порцию для нее, но она едва может есть. Она режет мясо на маленькие кусочки, ворочает во рту вялую зеленую фасоль. Вино густое и горькое, и он заставляет ее немного выпить.

– Это для нервов, – говорит он и наливает ей еще.

Она старается не смотреть на него. Но он смотрит на нее постоянно, жует медленно и старательно. Она понимает: они враги. Настоящие заклятые враги. Она чувствует его ненависть к ней. Чувствует, что он чего-то хочет – но неясно, чего именно. Что-то замышляет.

Она убирается на кухне, осознавая его присутствие. Он играет с Фрэнни – хороший папочка. Шумный. Наигранный. Заставляет ее смеяться слишком громко.

– Пора спать, – вмешивается она.

– Нет, мама.

– Пойдем, милая, – говорит она и берет ее за руку.

Она купает Фрэнни, потом одевает в пижаму и читает, обняв ее в теплой кроватке, и помнит – там злой ветер, кружащийся снег, черные бездумные деревья. Благодарная и нетерпеливая, она смотрит, как засыпает дочь.

В доме тихо. Она не знает, где он. Они как звери в лесу, ждут, ждут. Она на цыпочках выходит в коридор и смотрит сквозь перила. В комнатах темно, но она чувствует запах косяка из его кабинета и слышит, как звенит стакан об стол и как гремят кубики льда.