Увиденное и услышанное [litres]

«У них это так хорошо получается, что они могут обмануть детектор лжи», – сказал отец.

Хотя подобные результаты все равно не учитываются в их штате, это все равно усложняло уголовное преследование – слабое место в целом верного дела.

Эти люди – такие, как Джордж, – по сути хищники. Их чутье намного острее, чем у остальных. Возможно, потому, что, в отличие от большинства, они знают, что им нужно, и не боятся это признать. Навыки выживания. Так что они могут пойти и сделать это еще раз.

По утрам в Сан-Франциско она ходит в библиотеку следить за ходом дела, узнать, где он, хоть как-то почувствовать себя в безопасности. Она читает статьи на микрофишах, и каждый день появляется что-то новое. Не просто детали расследования, но информация о Джордже и Фрэнни. Они жили с его родителями. Он работал в мебельном магазине отца. Были приведены его слова: Раньше родительство было работой моей жены, теперь это моя обязанность. Этим, думаю, я ей обязан.

Она с горечью думает, интересно, что бы сказала на это Кэтрин – на материнство как «типа» работу, на «думаю, я ей обязан» – как будто не до конца уверен. И почему он обязан в первую очередь ей? И чем именно?

Ее передергивает.

Ей худо, она едва дочитывает статью, но потом что-то внизу привлекает ее внимание, и она узнает фамилию.

Свою.

Она импульсивно выходит, находит киоск с газетами и разменивает мелочь, чтобы позвонить из будки на углу. Она помнит номер отцовского офиса наизусть и набирает его, полная решимости предупредить отца о Джордже Клэре и сказать ему, что она знает. Взяться за его дело было ошибкой. Но в трубке раздается щелчок, она ждет и ждет – и в эти моменты напряженного ожидания ее охватывает ужас, когда она в полной мере все осознает.

– Слушаю вас, это офис Тодда Хоуэлла, – говорит женский голос. – Кто звонит?

Она вешает трубку.

Слезы наполняют ее глаза с такой силой, что она будто слепнет перед полной картиной того, что сотворил Джордж.

Она представляет, как он говорит ее отцу – это была просто девушка. Девушка из гостиницы. Для него это была досадная слабость, но девушка буквально помешалась на нем и хотела, чтобы он оставил жену и ребенка. Совершенно безнадежная. Девушка с очень, очень серьезными проблемами. Ее выгнали из школы. Она даже как-то чуть не спрыгнула с какого-то здания. Он пытался все прекратить, но она просто не дала. Ее отцу придется думать, что эта несчастная ненормальная девица могла в припадке ревнивой ярости сделать нечто ужасное с бедной невинной Кэтрин. Хуже, когда отец выяснит, что это она, и, если вскроется сие досадное обстоятельство, ему придется передать дело кому-то из партнеров. Даже если она озвучит все то больное и мерзкое, что знает о Джордже, они, основываясь на истории ее психиатрических проблем, смогут легко убедить присяжных, что она все выдумала. Они позвонят ее врачу как свидетелю и эксперту, и он скажет, что ее мать лесбиянка, а у отца есть любовница – кошмар какой. Даже при отсутствии настоящих свидетельств против нее они сделают свое дело, и Джордж будет выглядеть невинным, как мальчик-хорист.

Неделю спустя она вытирает прилавок, когда в ресторан заходит какой-то человек. Он садится, пьет кофе. Заказывает пирог с сыром. Она уже видела таких в офисе отца, только этот еще более мерзкий. «Спасибо, Уиллис», – с нажимом говорит он и уходит. Она не сразу приходит в себя от испуга, а потом вспоминает – у нее бейдж с именем. Он оставил на прилавке деньги, без чаевых, но там есть что-то еще – конверт из оберточной бумаги, перевязанный красной резинкой. Народу мало, так что она просит перерыв и выходит, зажигает сигарету, садится на старый металлический стул, открывает конверт и достает фотографии. Это снимки их с Джорджем секса, причем более чем откровенные. Прилагается записка – кривоватым почерком Джорджа: Не заставляй меня послать это папочке. Вот и все.

12

Она не в духе, рассеянна. Сжигает свои стихи в кухонной раковине. Работает с полудня до закрытия ресторана и приходит домой пропахшая жареной рыбой и жиром, скользкая от пота. Ему приходится делать все, играть в оркестре, готовить еду, таскать белье в стирку на первый этаж. Она почти не разговаривает с ним, только дуется, бродит по квартире с выпивкой и отталкивает его в постели.

– Да что с тобой такое?

– Ничего.

Потом как-то ночью, лежа в кровати под мелькающими тенями троллейбусов, она рассказывает ему про Джорджа Клэра.

– Я тогда хорошо так влипла, – говорит она. – Не могла выбраться. Он обладал властью надо мной.

Он пытается слушать внимательно, быть открытым с ней, но ее признание лишь сердит его. Он отворачивается.

Она прижимается голым телом к его спине и плачет.

– Я теперь стала лучше, – говорит она. – Это закончилось.

– Ты солгала, – говорит он в темноте.

– Знаю, прости. Мне было страшно. Я ненавидела себя.

– Не в этом дело.

– Я сама не знаю, – говорит она. – Честно не знаю.