Увиденное и услышанное [litres]

Он поворачивается, смотрит на нее, влажные темные глаза, губы – и вдруг понимает, что ничего не чувствует.

– Я возвращаюсь в Л. А., – говорит она. – Продолжу учебу. Сказали, я могу вернуться, если проучусь дополнительный семестр.

– Хорошо. Тебе стоит доучиться.

– А ты?

– Да что-нибудь придумаю.

– Когда тебе дадут знать из Беркли?

– Скоро, – говорит он. – Ну, наверно.

– Ты поедешь? В смысле если тебя примут?

Он кивает.

– Посмотрим.

– В Бостоне хорошо. Я хочу поступить в тамошнюю юридическую школу. Хочу изучать закон, – выпаливает она. – Чтобы прогнать людей вроде него.

– Ты станешь хорошим юристом, – говорит он совершенно серьезно.

– Ты будешь знаменит.

– Мне все равно. Я просто хочу играть.

Он садится на край кровати и закуривает. Ему не хочется видеть ее лицо.

Она кладет ладонь ему на спину.

– Прости, Эдди. Я не хотела тебя ранить.

– Люди всегда так говорят.

– Но я правда не хотела.

– Ты разбила мое сердце. Это так, для сведения.

– Оно не разбито, оно взломано.

Он смотрит на нее, и она криво улыбается, и вдруг оказывается, что сердиться не из-за чего. «Она просто девушка, которая хочет повзрослеть», – думает он. Он все еще любит ее, и всегда будет любить. Он обнимает ее, и они лежат без сна до самого утра, слушая песни города, на стенах пляшут тени, и он знает, что утром она уедет.

Научный склад ума

Сначала – постоянные атаки камер, внезапно искажающиеся лица незнакомцев, понявших, кто он такой. Он редко выходит из дома, проводит целые дни у себя в комнате. Он чувствует себя застрявшим в чужой жизни, где даже бегство не гарантирует покой и избавление.

В мае он проходит собеседование. Женщину зовут Сара Арнелл. Они обедают в студенческой столовой, там, где белые скатерти обозначают места для их факультета. Ему кажется, что она слишком молода для руководства кафедрой и на удивление не тщеславна. Она рассказывает ему, что раньше была монахиней. Он видит это на ее бледном закрытом лице, в сильных икрах и крестьянских руках. Она и правда занималась добрыми делами – провела несколько лет в Африке миссионером.

– Я шла туда, где была нужна. Делала, что могла. Думаю, если кто-то в беде, меня слишком легко уговорить помочь.

Он лишь смотрит на нее.

– Милосердные деяния, – поясняет она. – Это моя слабость.

«Родственная душа», – думает он.

После обеда она снова смотрит на его резюме, словно чтобы напомнить себе, кто он.

– У вас явно слишком высокая квалификация. По сравнению с Сагино наши студенты, скажем так, неровные. У нас тут люди самого разного возраста и происхождения. Скажите мне, – мягко говорит она, – почему вы покинули Сагино?

– Моя жена, – говорит он. Он отворачивается в сторону многолюдной улицы и вечернего потока машин. – Она внезапно умерла. Это была трагедия. – Он встречает взгляд ее карих глаз – у нее лицо святой Терезы.

Она хмурится.

– Очень вам соболезную.

– Спасибо, Сара.

Она смотрит на него в раздумьях, потом вроде бы что-то решает.

– У нас на осень есть вакансия приходящего лектора. Но должна предупредить – оплата невысокая. Это общественный колледж[104], и здесь всё немного иначе.

– Я уже говорил, мне не терпится вернуться к работе.

– Ну, тогда считайте, что вас наняли.

Они обмениваются рукопожатиями, она обещает быть на связи. Когда он покидает студенческий клуб, ему думается, как хорошо все же снова оказаться в кампусе – эта структура, эта энергия. Их вера в возможность лучшего мира. Ему этого очень не хватало.

Направляясь обратно к машине по длинной черной дорожке в сторону парковки размером с акр, он чувствует горькую ностальгию и едва не плачет.

Позже за обедом он рассказывает родителям новости. Они уже состарились и устали, эта история с ним подкосила их. Возможно, неизбежно, что они испытывают такое чувство вины. Теперь более всего они боятся смерти. Все изменилось – даже еда на столе безвкусная. Они жуют, глотают и рады возможности покурить после еды. Вкус смерти – по крайней мере, честно.

– Когда приступаешь? – спрашивает отец.

Сразу после их приезда отец отправил его работать в магазин. Это был, как известно Джорджу, жест доброй воли с целью показать ему и всему местному обществу, что он доверяет сыну. По утрам они ездили на работу вместе. Джордж знал, что ситуация довольно неловкая – другие служащие стесняются, чуть повышают голоса, относятся к нему покровительственно. «Можете присесть» или «Нет, здесь не занято, я как раз уходил!»

Разумеется, они с отцом не говорили об этом. Они притворились, будто все по-прежнему.

Мать присматривала за Фрэнни. Не то чтобы идеально, мягко говоря. Она обладала терпением москита и в итоге часто пугала Фрэнни до слез.

Она подозревает и презирает его. Она таится по углам в его присутствии, следует за ним по всему дому. Роется в его вещах, когда его нет дома. Обыскивает его карманы перед стиркой, вынимает монетки, спичечные коробки, зубочистки, в которых видит улики, память о предательстве.