Увиденное и услышанное [litres]

Когда в старших классах ему доводилось подрабатывать летом, присматривая за шоурумами, он бродил по дизайнерским комнатам, когда народу было немного. Больше всех ему нравился «Городской оазис» – два черных кожаных дивана, стеклянный кофейный столик, музыкальный центр. Он сидел там и воображал жизнь по этому сценарию – какую музыку поставил бы, какие женщины в стрингах извивались бы на кожаных подушках.

Как оказалось, у Джорджа не было таланта к розничной торговле. Отец лишь смотрел на него: «Ну как ты можешь быть таким глупцом?» Потом он все-таки поступил в «Уильямс». Все знали, что дело в теннисе, а вовсе не в его умственных способностях. В студенческие годы он был нелюдим и особо не блистал. С утонченностью опытного шулера профессор истории искусств сказал ему, что ему недостает научного склада ума и стоит задуматься об иной карьере. Возможно, из чистого упрямства он поступил в аспирантуру и страдал над диссертацией, пытаясь переубедить другого критика – известного засранца Уоррена Шелби. Впрочем, это особо ни на что не повлияло, в итоге он оказался на должности преподавателя во второразрядном колледже.

Жизнь полна сюрпризов, что ни говори, заключила как-то вечером его мать, сидя за кухонным столом с выпивкой и сигаретой и размышляя над своей загубленной жизнью. Кто бы мог подумать, что дойдет до такого?

Ему нельзя доверять – вот что думают люди. Даже кассирша в супермаркете избегает встречаться с ним взглядом. Библиотекарь. Гребаный служащий автозаправки. После нескольких месяцев в магазине отцу пришлось дать ему сидячую работу. «Люди не хотят, чтобы ты ходил и им тут все показывал, – сказал он. – Так дело не пойдет, сынок».

Он понимал, о да. Он понимал.

– Ты же знаешь, какие они – люди, – сказал его отец. – Одного подозрения уже достаточно. Им не нужно знать наверняка.

Свободный ветер

Ничто не осталось прежним в городке после их отъезда.

Дом так и стоял. Год за годом краска, столь тщательно нанесенная Эдди Хейлом, облупилась. Доски просели, пол на крыльце выгнуло. Сирень лезла в окно, по-бродяжьи долговязая и пахучая. Лужайка заросла травой. Иногда она приезжала просто посмотреть, поднимала взгляд на ужасные черные окна и представляла, что бедная женщина смотрит на нее.

Жители городка были суровы к Трэвису. Так и не простили его. Но он не сдавался, ждал, что Джордж Клэр на чем-нибудь проколется, и следил за ним издалека, будто это был страшный циклон, который не пощадит никого. Он жил в Брэнфорде, штат Коннектикут, в жилом комплексе у воды, и работал в местном колледже. Трэвис даже знал о женщинах, которых он себе находил, – а женщины были всегда. По большей части определенного типа, те, кого он вытаскивал из баров в дешевые мотели.

Как бы ни был Трэвис убежден в виновности Клэра, настоящих улик все не хватало. Уверенность ее мужа отступала перед мощной защитой по закону, и это бесконечно изматывало его. «Невозможно убедить присяжных, не имея улик, – говорил он и качал головой. – В моем распоряжении лишь слухи».

Она смотрела, как лицо его закрывается, будто провода вытаскивают один за другим – то дурное, что он видел в людях, что они делали, преступники, которых он не мог остановить, люди, которых он не спас. Он думал о Кэтрин Клэр каждый день и даже по ночам иногда просыпался от мыслей о ней. Каждый февраль в годовщину убийства он доставал старую папку и снова все тщательно просматривал.

– Здесь что-то должно быть, – говорил он. – Что-то, что я пропустил.

– Это уже не имеет значения.

– Для меня имеет. Похоже, я один такой.

– Это не твоя вина.

– Нет. Я за это в ответе.

Разговор каждый раз один и тот же. То же самое безнадежное поражение. Его предполагаемый провал создал стену вокруг него. Никто не может войти – даже она.

Наконец он бросил попытки. Шли годы, и она видела, как он меняется – сознательно погружается в забытье, подпитываемое жирной едой, сигаретами и виски. Он возвращался домой с работы и падал в кровать. Его сигарета будила ее с утра. Их отношения свелись к ничего не значащим беглым репликам, типа кто пойдет на этот раз за молоком. Выходные он неизменно проводил тренируясь на стрельбище, потом шел домой и пил до бесчувствия под сериал «Все в семье»[105].

Пять лет спустя после убийства теплым летним вечером Мэри в офис позвонили. Голос на другом конце трубки казался знакомым, но сначала она не могла понять, кто это.

– Здравствуйте, Мэри, – сказал он. И тут до нее дошло: это Джордж Клэр.

То, что она взялась продавать дом, стало для Трэвиса последней каплей – это его доконало.

– Не понимаю, зачем тебе вообще что-либо делать для этого человека.

– Я делаю это не для него – для Фрэнни.

– Она, возможно, даже не помнит ее.

– Ты же не забыл свою мать, так что мне все равно, что ты скажешь.

Спор перешел в целый трактат о деньгах и их отсутствии и о том, что им толку будет от комиссии – любой комиссии.

– Это просто очередной дом, – сказала она.

– Нет, не просто, – сказал он и вышел.