Увиденное и услышанное [litres]

– Я не буду спать с тобой здесь. – Она сбросила одеяло, пошла в комнату Фрэнни и легла в кровать, крепко обнимая ребенка. – Теперь все будет хорошо. Спи.

– Ты ее разбалуешь, – сказал Джордж на следующее утро, стоя в дверях. – Вот что происходит. Проблема в тебе, Кэтрин, не в ней. В тебе.

Так продолжалось неделями. Измученная и на грани отчаяния, она наконец посоветовалась с педиатром, который подтвердил, что на новом месте маленькие дети могут первое время спать неспокойно, – просто нужно время, чтобы освоиться. Он прописал легкое успокоительное. «Совсем безобидное, – сказал он. – Ей поможет».

Она поблагодарила его и взяла рецепт, но не собиралась воспользоваться им. Она считала, что, кроме тайленола и антибиотиков, лекарства детям вредны.

Когда вернулся Джордж, она рассказала, что посоветовал врач, и они поспорили. Он рылся у нее в кошельке в поисках рецепта, потом сам направился в аптеку. Ночью он добавил в бутылочку Фрэнни ложку фиолетового сиропа. Через несколько минут ребенок уснул.

Но Кэтрин не спала – она ждала обычных проблем, однако было тихо.

– Да что ты вообще знаешь, – сказал наутро Джордж, собираясь на работу. – Чудеса современной медицины. Специально для напрочь некомпетентных родителей вроде нас.

Она не выдержала и позвонила матери.

– Что случилось, Кэтрин? Ты явно расстроена.

Она подумала, не сказать ли что-то жизнерадостное и совершенно не относящееся к делу, ведь мать предпочитала легкие беседы, но прямо сейчас ей была нужна помощь.

– Я скучаю по Нью-Йорку, – сказала она, подразумевая нечто большее. Она скучала по старой квартире, по столику, за которым пила кофе, набрасывала натюрморты и смотрела на баржи, идущие по реке. Она скучала по их кварталу, по китайцу-бакалейщику, который клал ладонь на макушку Фрэнни, будто проверяя спелость дыни, по польской женщине из пекарни, которая всегда угощала малышку печеньем, по кривоногому сапожнику, чинившему сносившиеся каблуки Джорджа. Церкви, запах ладана и тающего воска, боль. – Я скучаю по работе, – сказала она.

– Ты же живешь с мужем, – осадила мать. – Ради Фрэнни. Разве это не самое главное?

Именно это мать и сделала для них с Агнес. Принесла себя в жертву. Традиция компромиссов, передающаяся из поколения в поколение, будто сервиз.

– Мы с Джорджем… Мы не…

– Вы – не что, дорогая?

– Несовместимы. – Более дипломатичное слово не пришло ей в голову.

– Мы с твоим отцом – тоже, и смотри, как долго мы прожили вместе.

Кэтрин стояла и крутила в пальцах телефонный провод. Ей хотелось сказать – он странный, нечуткий, я боюсь его, но она лишь сказала:

– Мы не ладим.

– С маленьким ребенком трудно, – ответила мать. – Знаю, ты мне не веришь, но у всех так. В первую очередь Фрэнни, и ты это знаешь. Любовь требует времени. Брак – это нелегко, и так было всегда.

– Знаю. – Она услышала собственный голос словно со стороны.

– И представь, если бы ты жила одна. Сама растила Фрэнни. Быть матерью-одиночкой тоже тяжело, понимаешь, все нужно делать самой, да еще и добывать деньги. Не знаю, что ты смогла бы потянуть, – у тебя нет стабильной зарплаты, и работа у тебя, скажем так, не слишком доходная. Вспомни о бедной тете Фрэнсис, что с ней стало. Ну и будешь работать официанткой и бросать Фрэнни на чужих людей. Кэти, ну неужели нельзя как-то приспособиться? Сделай это для Фрэнни.

– Хватит, мама, ты меня убедила. – Она повесила трубку.

Разговор лишь подтвердил, что их брак держится единственно на Фрэнни. Их дочь была талисманом победы, который мог достаться только одному из них.

Она достала сигареты и села на крыльце. Вдали было видно Уэйда на тракторе, пахавшего поле, туда – обратно. По радио тихо играла песня «Роллинг Стоунз».

День прошел, поле заволокло туманом. Она вышла на улицу и пошла через поле. Воздух был влажным. Она стояла и чувствовала, как очертания ее размываются – вот-вот она сольется с пейзажем и исчезнет.

Те, кто берет

1

В таком маленьком городке люди сплетничают. Невозможно ничего сделать без чьего-либо ведома. Мэри Лоутон не считала себя сплетницей, но волей-неволей о чем-то да услышишь, – и это несколько оживляло будни. Кто-то что-то видел, кому-то рассказал, а тот еще кому-то, и вот это уже событие, новость.

Девушка работала в гостинице, это все знали. Люди видели их вместе. Ее блестящие черные волосы бросались в глаза. Что-то в ней такое было – смелое, что ли. Фигура. Джинсы. Мэри слышала, как мужчины шутили о ней, о том, что бы они с ней сделали при возможности. Ну-ну, мечтать не вредно.

Как-то раз Мэри видела, что она выходит от Хака с Эдди Хейлом. Они шли в обнимку и выглядели так, будто очень близки друг другу. Она рассердилась: Эдди и так уже досталось немало. У девушки на руке были серебряные браслеты, похожие все вместе на игрушку-пружинку, и они звенели при каждом движении. Когда Мэри поздоровалась, Эдди чуть порозовел, но мать научила его вежливости, и он поставил сумку и представил их друг другу.

– Это Уиллис. Уиллис, Мэри Лоутон.

У девушки была хрупкая красота придорожного цветка. Она улыбнулась Мэри.