Увиденное и услышанное [litres]

Они пошли к Блейку и поиграли в пинбол[74], она пила ром с колой и смотрела, как красиво хмурится Эдди, хватая теплую машину и колотя длинными пальцами по кнопкам. Он просто деревенский мальчик, она это знала. Он нигде не был. Они разные.

Первым ее увидел тот человек, он побежал в дом сказать привратнику Алонзо, тот сразу выскочил и увидел ее, а когда они посмотрели друг на друга, она поняла, что он вспомнил времена, когда она сидела в холле всю ночь, говорила о буддизме, а он учил ее молитве «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё[75]», и они сидели вместе, распевая и медитируя, до зари, а потом она шла наверх, в родительскую квартиру, и ложилась в постель, и была так благодарна за все. И его вид, даже издалека, яснее ясного говорил: не делай этого. Скоро на улице собралась толпа, они смотрели на нее, показывали пальцами, и она почувствовала себя немного похожей на экзотическую птицу – особенную, великолепную, одинокую. Она забралась на голову горгульи, погружаясь в темную геометрию города, раскинула руки, чувствуя ветер и вкус страха. Потом сирены, грузовики. Копы. В то время она думала, как хорошо быть одной, далеко от зла – ангелом. Периферийным зрением она видела их – своих провожатых в иной мир, они торжественно и терпеливо ждали ее. И ветер пытался поднять ее над землей. И вой сирен, и люди в черной форме, разбегающиеся по крыше, словно она – враг, она вторглась сюда, а на самом деле она просто была девушка с серьезными проблемами, и они застыли, словно миг в любую минуту может треснуть, хрупкое подобие цивилизации исчезнет, и они все рухнут в темный водоворот, место, которое Бог уготовал для таких, как они.

Пейзаж с фермой

1

Ее мужа любили. Ему было с кем поиграть в теннис и шахматы. По выходным он приглашал гостей, людей с факультета. Они никогда не были только вдвоем. Он играл роль радушного хозяина. Перед чужими он убедительно изображал примерного мужа и отца. Люди думали, что они влюблены друг в друга, и сияли от восхищения.

Она же являла собой живой образ жены ученого, в старых, еще со студенческих лет, клетчатых юбках, мрачных водолазках цвета конской шкуры – рыжие, каштановые, серые в крапинку. Кожа, бледная, как вчерашний хлеб. Она собирала волосы в пучок и не возилась с макияжем. Так поступали все здешние жены. Они были те еще консерваторши – унылые туфли-лодочки с распродажи, шерстяные юбки, блузки с высоким сборчатым воротничком.

Иногда приходили Джастин и Брэм. Они приводили кого-то с собой, словно просто заявиться вдвоем было скучно. Художники. Писатели. Наверно, они снобы, думала Кэтрин. Хотя с ними вечеринки проходили как-то веселее. В воздухе пахло прелыми листьями, костром, они сидели на террасе и пили неразбавленный виски, пока не становилось слишком холодно, потом теснились вокруг кухонного стола, ели что придется – ирландский чеддер в толстой восковой корочке, абрикосы, чищеные грецкие орехи, черный виноград. Мужчины, с толстыми жадными руками, были диковатые, простые и напоминали ей «Едоков картофеля» Ван Гога своими красными от осеннего ветра лицами. Женщины брали еду с тарелок у мужей и без конца курили.

Наконец, словно это был какой-то религиозный культ, мужчины уходили в кабинет Джорджа, сидели над книгами, пили и курили – на следующий день там повсюду был пепел, словно утиный помет. Она приносила им чай и крепкий кофе, коньяк, сигары, она тихо стучала и входила в комнату под внезапно наступившую тишину.

Как-то вечером Джордж пригласил на ужин своего заведующего кафедрой, Флойда ДеБирса, и его жену Миллисент. Кэтрин старалась весь день. Она приготовила жаркое, но, когда они пришли, оказалось, что оба вегетарианцы. Миллисент ходила с тростью. Наедине ДеБирс сообщил Джорджу, что состояние ее ухудшается. И все же ее отличала исполненная достоинства элегантная красота. Она была в темно-сером длинном газовом платье. У него были длинные баки, странные усы и еще более странная манера одеваться – яркие полосатые блейзеры малосовместимых цветов, ужасные широкие галстуки. Сначала она решила, что он дальтоник.

Пока Джордж разжигал камин, она показала Флойду и Миллисент дом. Ей нравилось, как он выглядит. Стол, цветы. Бутылка хорошего бордо. Миллисент не стала подниматься наверх, пояснила, что в последнее время ей трудно ходить по лестнице. Войдя в их спальню, Флойд застыл на месте, глядя на кровать.

– Что не так? – спросила она.

– Мы не одни.

– О чем это вы? – спросила она, пусть уже и зная ответ.

– Она не хочет зла. Она хочет, чтобы вы это знали.

– Она присматривает за мальчиками, – с трудом выговорила Кэтрин.

– Так вы ее видели?

Кэтрин кивнула.

– Однажды. Не говорите Джорджу, он уже думает, что я не в себе.

ДеБирс понимающе кивнул.

– Люди вроде вашего мужа не принимают ничего абстрактного. Им от этого неловко. Я знаю Джорджа – он боится.

– Боится?

– Да, – твердо сказал он тоном человека, знающего что-то особенное. – Но мы с вами – мы открыты. Открыты жизни, разным возможностям.

Она посмотрела в его лицо, в его добрые глаза.

– А мне стоит бояться?