Увиденное и услышанное [litres]

– Вы не расскажете, что это значит? – Она улыбнулась, хлопая ресницами.

– Буквальный перевод: «То, что мы видим, зависит от того, что мы не видим». Это то, что Иннесс называл реальностью незримого – личной духовной истиной. Бог сокрыт, но это не значит, что Его нет. Обрести Его – не значит обязательно узреть Его. Есть связь между зрением и слепотой. Как в тумане, когда некоторые вещи и цвета становятся важны. Возможность откровения в обыденном. – Он вздохнул, глядя на нее, взгляд его двигался медленно, будто запоминая ее в деталях. – Вам скучно, правда?

– Вовсе нет. По-моему, очень интересно.

– Вот мое приземленное видение: познать себя – значит забыть, кто ты такой.

– Об этом надо подумать.

– Дайте помогу. – Он открыл ящик и достал бутылку виски и два стакана.

– Вижу, вы подготовились.

– Как всегда.

– Не говорите ДеБирсу.

– Он меня уволит?

– Нет, захочет к нам присоединиться. А Флойд одной не ограничится.

– Он уже ушел домой, – сказал Джордж, наливая ей выпить, – так что мы в безопасности. Ваше здоровье.

Они чокнулись, и она спросила:

– А кто-нибудь по-настоящему знает себя?

– Родители говорят нам, кем быть.

– Я всегда говорю студентам, чтобы забыли о родителях и делали, что сами захотят.

– Как вы?

– Вообще говоря, да. Но я не слишком хороший пример.

– Но почему?

– Потому что, ну…

– Потому что? – Он ждал, чуть улыбаясь.

– Я не честолюбива. И потому что жизнь пугает меня. Не говорите никому.

– Я, не поверите, умею хранить тайны. Но чего вы так боитесь?

– Дурных людей, – сказала она наконец. – Предательства. Всякого.

– Всякого? – Он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, вытянул ноги и скрестил их. – Какое интригующее слово. Что вы имеете в виду?

Почему-то она теперь и чувствовала себя студенткой.

– Не знаю. Похоже, мне нужно выпить. – Он все еще внимательно смотрел на нее. Она поерзала на стуле, полубессознательно, и чуть выпрямилась. На ней был блейзер грибного цвета и белая блузка, длинная черная юбка, сандалии «Биркенсток» – прямо по рецепту «как не надо» из глянцевого журнала. Чувствуя себя неловко в тишине, она призналась: – У меня маленькая жизнь, простая. Мне подходит. Я довольна.

Он с сомнением посмотрел на нее.

– Никто не доволен.

– Не думаю, что это правда, Джордж.

– Ну, я предпочитаю недовольство. По крайней мере, это честно. – Он снова наполнил их стаканы.

В комнате разлился неприятный желтоватый свет. В окне небо казалось грязным.

– Наверно, мне пора, – сказала она.

– И мне, – сказал он, но оба оставались на месте.

– Как ваши занятия?

– Иногда мне интересно, слушают ли они вообще. Просто сидят с невидящими лицами. Уверен, им скучно. Анекдоты, что ли, начать рассказывать.

– А мне говорят, вы им очень нравитесь, – сказала она. – И потом, какая разница, если они могут отличить Караваджо от Каррачи[78].

– Курс сложный. А мог, в принципе, быть чуть сложнее ткачества.

– Да, и отчаянно скучным.

– Вы не склонны юлить.

– Простите. Один из моих недостатков. Брэм говорит, у меня нет такта. Знаете, как говорят: правда освобождает.

Джордж покачал головой, вдруг помрачнев, и принялся возить свой стакан по столу.

– Людям на самом деле не нужна правда. – Он посмотрел на нее. – И свободными они быть не хотят.

– Это как в песне «Иглз». Знаете, мы сами себе тюремщики[79].

– Люди могут считать, что свободны, что их ничто не ограничивает. Но это не так. Мы все несвободны.

– Брэм и я… – начала она, но осеклась. Как большинство людей, которые выносили суждения об их жизни, мало напоминающей стандартный счастливый брак – ни дома в пригороде, ни детей, – Джорджа будет нелегко убедить. Но Джастин не волновало, что подумают люди. Они с Брэмом достигли этой свободы, сами устанавливали свои правила. Не то что Джордж и Кэтрин. Те погрузились в сельскую жизнь, где не работают обычные ограничения, и Джастин подозревала, что им нелегко.

– Простите – вы с Брэмом что?

– Забудьте. Не имеет значения.

– Имеет. Это экзистенциальная дилемма нашего времени – ну, свобода. – Он допил и практически уставился на нее. – Давайте поставим эксперимент.

– Какой?

– Закройте глаза, – сказал он, и она повиновалась. – А теперь положите руки на стол.

Она хихикнула.

– Хиромантией займетесь?

– Нет, хочу кое-что продемонстрировать. – Она почувствовала, как он взял ее за запястья и крепко сжал.

– Джордж?

– Вы думаете, что свободны, пока кто-то не придет и не напомнит, что это не так. – Он держал ее очень крепко.

– Пустите, – сказала она.

Но он подержал ее еще немного.

– Джордж, я поняла. Вы донесли свою мысль.

Она дернулась, и ее охватил гнев и еще что-то непонятное. Когда он наконец отпустил ее, она открыла глаза. Он смотрел прямо на нее.

Они стояли в звенящей тишине, надевая пальто.

Те пару минут, что потребовались им, чтобы пройти по длинному коридору, царило неловкое молчание, но она не знала, что сказать ему. На ступеньках крыльца они перекинулись парой слов о меняющейся погоде. Парковка была пуста, фонари только зажигали. Дни становились короче.

Он проводил ее до машины.

– Вы сможете вести?

– Конечно. А вы?

Он кивнул.

– Более чем.

– Передайте привет Кэтрин от меня.