Гена: – Костёр, звёзды, а девочки где? Песня-то о них…
Болгов:– Обязательно девочки? Вон повариха тётя Феня, да собака Пальма – это тебе не девочки? Ты пой, а там, глядишь, и девочки тебя услышат, и придут.
Гендос поёт песню – серенаду:
Ночь так ясна,
Светит луна,
В небе мерцают безмолвные звёзды,
Но на глазах у меня пелена:
Лишь о тебе мои грёзы.
Припев:
«Да» или «нет» -
Дай мне ответ:
Быть иль не быть мне с тобою.
Буду, как вечным огнём, я согрет
Только твоею любовью.
В милых глазах
Блики костра,
Сердце ж моё обливается кровью -
В сердце кипит неуёмная страсть
Та, что зовётся любовью.
Припев:
«Да» или «нет» -
Дай мне ответ:
Быть иль не быть мне с тобою.
Буду, как вечным огнём, я согрет
Только твоею любовью.
… Баскарма продолжает прерванный песней разговор:
– Кстати, о Борисе Ефимовиче Зауре Андашева вспоминает. Она, оказывается, училась с ним в одной группе в институте. Были они на учебной практике в Каратау. Стояли у водоёма, где, водилось много водяных змей. Но дело не в змеях. Купались всё равно, не боясь змей – они в воде не кусаются. Так вот, как-то Борис Ефимович выходит из палатки в плавках – трусах, а на них спереди написано: «Дорогому Боре от любящей Лили». А Боря был тихий такой. Все как увидели надпись – попадали со смеху. Это студентка – медичка ему сделала подарок. Боря смутился и потом уже не появлялся в этих трусах. Вот такой был Борис Ефимович.
–А вот ещё из серии Андашевой,– вспомнил Баскарма:– Вы же знаете Диму Лосева? Так вот какая хохма случилась с ним. У Василия Дмитриевича Малахова был день рождения. Дима Лосев был в числе приглошённых. Погуляли как надо, гости стали расходиться, засобирался и Дима. А ехать ему из второго микрорайона до самого аэропорта. Поздняя ночь, январь, холодрыга. Уговорили его остаться. Выделили место для сна. Улеглись все и заснули. А перед рассветом Зауре (жена Малахова) проснулась, ну и как хозяйка стала осматривать жилище – всё ли в порядке. Глядит, а место, где должен был спать Дима, пустует. Ищет его Зауре и не найдёт. На вешалке висят его пальто и пиджак. Встревожилась. Разбудила сестру Розу. Вдвоём вышли на улицу, обошли дом. Как-никак мороз, а он в рубашке. Ну, думают, если нет в округе, значит, всё-таки живой, кто-нибудь пригрел. Возвратились. Зауре легла, как всегда, рядом с мужем. И тут возьми да закинь на него ногу по-привычке, чувствует,– рядом с Васей под одеялом волейбольный мяч. С чего бы это ему оказаться на кровати? Встала, потихоньку приподнимает одеяло, а там голова Димы Лосева. У самых ног Василия Дмитриевича. Ночью он пошарахался в поисках своего ложа, замерз. И залез к Малахову «валетом» под одеяло.
Кочергин И.М.:– Сливка Андреева очень любит яйца. Однажды сидим в камералке и она вдруг вспомнила о своей «кулинарной» любви, запричитала вслух: «Ох, как я обожаю варёные яйца. Не знаю, сколько бы я их съела». А тут рядом сидел Феликс Соснин, которого прозвали «пасечником», спрашивает у неё:– Какие предпочитаешь: всмятку или вкрутую? – Вкрутую,– отвечает.
– Вкрутую десять яиц ни за что не съешь.
– Съем,– говорит она.
– Не съешь, спорим?– настаивает Феликс Иванович.
– Спорим,– сказала Слива.– Но учти, если я съем – поцелуешь осла, который каждое утро со своим хозяином проходит мимо этих окон.
Соснин, уверенный, что она не осилит такое количество, не раздумывая, подписался.
Через день Сливка у всех на глазах съела десять яиц, правда, последними чуть не подавилась.
Настал черёд Соснина:
– Слива, Томочка (её вообще-то звали Тамарой, а «Слива»– это была её студенческая кличка за привлекательный вид),– заскулил он,– можно я поцелую осла через платочек?
– Нет,– отвечает Слива,– видел, как я давилась яйцами? Вот и целуй ишака в губы без платочка.
На следующий день вся партия вышла посмотреть, как старший гидрогеолог Соснин будет лобызать осла.
– Ну и как же это произошло?– спросил нетерпеливый Гендос.
Кочергин, выдержав паузу, заговорил:– Три дня мы ждали этого момента. Но, ни осёл, ни его хозяин, словно подслушали разговор, больше никогда не проходили мимо наших окон по улице Вишневской.
От автора:
… «Пасечником» не зря прозвали Ф.И.Соснина. Мне довелось с ним работать в 1958 году. Тогда мы в горах Заилийского Алатау маршруты делали верхом на лошадях. Помню, у Соснина был рыжий иноходец, а у меня бурый конёк «Игнатка». Каждый раз мы из маршрута с ним возвращались ночью. Мне это не нравилось, но Феликс был большой любитель заглянуть по пути либо к чабанам в юрту – попить чайку с лепёшкой, либо на пасеку – отведать медку. А те в то время были очень рады геологам, сами зазывали – хотелось им пообщаться, поделиться новостями. Правда, Феликс тогда ещё не был «пасечником». Видно, и другие потом усекли его пристрастие к мёду.
Евгений Сергеевич Егоренков: