Узбекские повести

Малика облегченно вздохнула; слишком много впечатлений для одного нынешнего денька — нервы напряжены. Еще немного, и она не выдержит. Накапливается раздражение — на всех, на этих безответственных шоферов, на этого глупого майора, на толстого Нишана, осторожно посапывающего сзади. Нехорошо. Если так будет и дальше продолжаться, она превратится в какого-то цепного пса. Не следует все слишком близко принимать к сердцу. Нельзя так переживать. Кажется, не так давно она была всегда доброй, всегда веселой. Что с ней происходит?

Нишан нерешительно кашлянул. Малика обернулась к нему.

— Знаете, что говорит наш бригадир Махмуд? — Нишан улыбнулся, предвкушая насмешку Малики над незадачливым бригадиром. — Он говорит, правильнее, чтобы шелкопряда выкармливали горожане, а мы бы доставляли им листья!

Нишан насмешливо фыркнул, ожидая, какое впечатление произведут его слова на Малику. Если не понравится, он тут же прикусит язык, ведь под горячую руку запросто можно нажить себе неприятностей, нелегко быть громоотводом.

— А то горожанам не хватает своих забот, — сказала Малика, — Если они займутся шелкопрядом, кто же будет работать на заводах и фабриках?

— Вот и я говорю, — Нишан с готовностью присоединился к мнению председательши. — Вечно что-нибудь придумывает этот Махмуд, вместо того чтобы думать о своих делах. Он еще говорит: почему, мол, на улицах и парках в городах вместо декоративных бесполезных деревьев не высадить тутовник. Чудак, я ему сказал, эти деревья сажают в городе, чтобы была тень, а тутовник, как только он зазеленеет, весь обрубят и горожане просто задохнутся от жары.

Малика смотрела вперед на несущуюся навстречу дорогу, и Нишан опять забеспокоился, не сказать бы лишнего, ведь граница терпения председательши где-то очень близко, лучше уж сидеть тихо, пока никто не спрашивает. Ему ли заботиться о листьях. Для этого есть апа — сколько надо, столько добудет.

— А мне кажется, напрасно вы подсмеиваетесь над Махмудом. В этом что-то есть. Стоит подумать. — Малика обернулась назад. В ее глазах мелькнула явная заинтересованность, она ожила. — Почему дехканин не задыхается от жары, по шесть месяцев находясь в поле! В поле тени нет, не так ли?

— Нет, тени нет.

— Неплохо было бы посадить вперемешку с декоративными деревьями и тутовники.

— Конечно неплохо! — тут же поддержал идею Нишан. — Хотя бы через одно, через два.

Нишан уже хотел сам развить мысль о том, как славно было бы засадить тутовником асфальтированные города, но Малика перебила его.

— Но этого наверняка никогда не произойдет!

— Почему? — удивился Нишан. — Представляете, какая это полезная идея!

— Вы мне-то сказали это осторожненько, осторожненько, с дрожащим сердцем, а кому-нибудь другому вы и сказать об этом не решитесь. Значит, слова Махмуда никто не услышит. Он же, несчастный, поговорит об этом у нас в кишлаке, поговорит и забудет.

— Вот и вы уже знаете…

— И что из этого? — Малика разговорилась было, а теперь опять нахмурилась. — Я же не издаю указы? Не издаю! Ну, а раз так, зачем и мне голову ломать, верно?

— Вам, апа, подобные слова не к лицу…

— А вы думали, я начну толкаться в высшие инстанции, пробивать? Вы, вероятно, путаете меня с Камалом. — Малика чуть улыбнулась, однако холодность осталась на ее лице. — У меня, как видите, достаточно своих проблем. Так что оставим мечты и займемся-ка тем, что нам по силам. Шоферов пусть наказывают как угодно, не защищайте, вообще не вмешивайтесь. Распустились! Чтобы сейчас же сдали машины и пусть идут работать на ферму. Я им покажу как пить!

Нишан только крякнул, жестокость председательши его ошеломила.

— А если не захотят?

— Кто не захочет, — Малика повернулась к Нишану всем корпусом, и глаза ее сверкнули гневом, — держать не будем! Понятно? Скажите, что в следующий раз я им головы поотрываю. Распустились…

Нишан послушно закивал головой и уже до самого кишлака помалкивал. Все-таки Малика для него оставалась загадкой. Такая красивая девушка, а кажется, что сердце ее лишено тепла. И красота у нее от этого холодная какая-то, бездушная. Наверное, потому никто не влюбляется в нее. Ведь лицо любимой — утреннее солнце, оно освещает всю жизнь, и совсем другое дело, когда красота подобна льду…

На въезде в кишлак они увидели Кудрата, который шел по обочине, помахивая кожаным портфелем. Малике вдруг захотелось остановить машину, заговорить с ним. Но не он ли сегодня утром грубо, будто дал оплеуху, прогнал ее из класса? От этого сразу сжалось сердце. Идет с беззаботным видом, помахивает портфельчиком и наслаждается цветущей зеленью, ясным небом. Кто-то теряет покой, портит нервы на службе народному делу, а вот такие красавчики посматривают со стороны! Хорошо быть зрителем, непыльная должность! С тех пор как приехал в кишлак, ничего кроме школы не знает, как будто жизнь колхоза его не касается. Если бы засучил рукава и взялся за какое-нибудь стоящее дело… А он, мало того, что сам равнодушно наблюдает со стороны, не пускает своих учеников, срывает важнейшее мероприятие. Странно, что именно этот городской белоручка присылал к ней сватов.