Узбекские повести

Раима и Мустафу вывели к курбаши. Акбаш сидел на саврасом высоком коне старый, седой, в богатой одежде. Увидев Раима, он прикрикнул:

— Эй, ты, красный ублюдок, чего приперся морочить им головы? — и, вынув из ножен саблю, помахал над головой.

Мустафа насмерть перепугался. «Ну, вот и все, — мелькнула мысль, — теперь он и меня, и Раима разрубит». Но рука Акбаша, маленького тщедушного старичка, который ни разу в жизни не рубился, быстро устала, он убрал саблю в ножны и вынул висевший на боку маузер. Старик был разгневан и наверняка застрелил бы их обоих, но нашлись люди, знавшие Нишанбая, брата Мустафы. Нишанбай служил у Мадаминбека, у самого умного курбаши, как тогда поговаривали люди. Акбаш, узнав об этом, разозлился еще больше, но все же сдался — назначил каждому по двадцать розог и отпустил.

Неделю спустя басмачи сами приехали в Галатепе и привели с собой избитого связанного Акбаша. Они передали курбаши Раиму, а сами, как было договорено, разошлись по кишлакам.

Акбаш сказал Раиму:

— Я тебя, красный, не убил, и ты меня не убьешь. И бить ты меня не будешь, меня уже мои же щенки потрепали…

Но Раим был непреклонен, он сам продиктовал писарю сельсовета мулле Саттару приговор: «Именем революции… расстрелять как вредного и ненужного элемента!..»

Потом Ачил, помощник Раима, вывел Акбаша на окраину кишлака, к зимовью сбежавшего бая и разрядил в курбаши винтовку. Мустафе дали кетмень и велели закопать труп Акбаша. Мустафа завернул труп в старую кошму, нагрузил на осла и повез на кладбище. Но сторож Карим, он же могильщик, наотрез отказался пустить их за ограду.

— Твой Акбаш не человек, — сказал он, — я не могу пустить его к людям.

Пришлось Мустафе ехать в Кзыл-Таш. Там он похоронил курбаши под стенами старого рабата. Вырыл маленькую ямку, положил туда мертвеца и кое-как засыпал землей. Но на обратном пути ему стало жалко Акбаша, ведь того даже не омыли, не отпели, бросили в яму, как бездомного пса… Мустафа вернулся к рабату, выкопал рядом новую могилу, глубокую, с широким сводом сбоку, и похоронил Акбаша. Обложил холмик камнями, потом даже прочел аят, стоя на коленях у могилы. Долго-долго не мог он забыть, как хоронил тогда старого курбаши, ему все казалось, будто он поступил с мертвецом не так как полагается. Только тогда и успокоился, когда родственники откопали и увезли прах Акбаша к себе…

Вскоре поймали и брата Мустафы — Нишанбая. Честно говоря, его даже не ловили. После того как Куршермат-курбаши отрубил Мадаминбеку голову, Нишанбай сам вернулся в кишлак. Пришел пешком, без оружия, очень подавленный, остановился не дома, а у молоденькой вдовушки, где его и взяли. Нишанбай не сопротивлялся, спокойно дал себя связать, но, когда его вывели на улицу, он все же не выдержал и грустным голосом попросил отпустить его к туркам. Больше он не проронил ни слова. Раим не стал его расстреливать, кажется, он пожалел Мустафу. Нишанбая отправили под конвоем в Каттакурган, откуда через месяц пришла весть о его расстреле. Мустафа поехал в Каттакурган на арбе и выпросил тело брата. На этот раз сторож кладбища Карим оказался не таким строгим. Он долго смотрел в суровые, отрешенные лица Мустафы и его братьев, потом сам помог им выкопать могилу. Нишанбая предали земле по всем обычаям, омытого, с молитвами…

Мустафа очень любил брата. После его расстрела он возненавидел Раима, пошел к нему домой, полный обиды и гнева, пришел и застал того в постели с простреленной грудью, харкающего сгустками крови… И он пожалел Раима и опять встал на его сторону. «Видно, так мне на роду написано, — подумал тогда Мустафа, — оказался с ними в одной упряжке, теперь идти мне с ними до конца».