Узбекские повести

— Не каждый день заходит, — уточнила старушка. — Только по субботам. Показать себя приходит, при сыне, в машине!..

— Ну это ты зря, — сказал Мустафа. — Будь у меня сын, а у сына машина, я бы тоже ездил. Назар уже старый человек, грех про него думать такое.

— Он завтра придет, — сказала старушка. — Сегодня уже пятница, а Хасан приезжает только в субботу.

— Кто его знает, может, завтра и не приедет.

— Приедет, а как же!.. Весной он каждую субботу приезжает. Это он летом носа не кажет.

— Ну, летом понятно, жара, путь далекий…

— Жара, жара!.. — передразнила Мустафу старушка. — Летом молочных барашков не режут, вот что!..

— Ты это брось, Гульсара!.. — Мустафа недоуменно посмотрел на жену, словно впервые ее увидел. — Не ради одних барашков приезжает человек. Назар ему отец, Зухра — мать, вот к ним и приезжает.

— А вам очень скучно без вашего Махдума? — спросила старушка. — Вдруг Хасан завтра не приедет, что тогда будет?

— Скучно не скучно, а поговорить можно, — неопределенно ответил Мустафа. — Человек все-таки…

— Не будет Хасана — не увидите Махдума!.. — со злорадством сказала старушка. — Он без машины и шагу не ступит!

Мустафа так и не понял, с чего это она ополчилась на Назара Махдума и его сына…

— Что он тебе сделал, Гульсара, пускай живет себе спокойно.

— Помните, когда сыновья Шадмана упекли Раима в тюрьму и поставили председателем брата Махдума? Ваш Махдум в то же утро пошел в колхозную конюшню и забрал себе белого скакуна Раима Раиса. Взял себе самого лучшего белого коня!

— Нет, Гульсара, неправда, он взял тогда гнедого жеребца, — улыбнулся Мустафа. — Конь Раима был похож на хозяина, чужих не признавал, так никого и не подпустил к себе после Раима. Пришлось отвезти его в Каттакурган и сдать на мясо. Назар выбрал себе тогда гнедого жеребца, но и на нем ему ездить почти не пришлось, быстро отобрали…

— Вот видите, — обрадовалась старушка. — А вы еще такого человека ожидаете! Не приедет Хасан, так и Махдума вашего не увидеть вам как своих ушей…

— Хасан-то приедет наверняка…

— А если не приедет?

— Ну ты словно ребенок, Гульсара, — рассердился Мустафа. — Заладила себе, приедет, не приедет!.. Тебе-то какое дело? Приедет Хасан.

— А вот и не приедет!

— Брось ты, Гульсара, он приедет.

— Не приедет!.. — чуть ли не закричала старушка и, быстро вскочив, стряхнула с платья белую известковую пыль и демонстративно вышла из дома.

Мустафа покачал головой ей вслед, будто бы осуждая, старуха, мол, а ведет себя как девчонка, пора бы и образумиться. Но на душе у него все же было радостно.

Назавтра Хасан все-таки приехал.

В этот день Мустафа с утра таскал воду из эмирского арыка, смешивал прошлогодний навоз с опилками и делал из этого месива круглые, с маленький тазик, таппи, чтобы зимою было чем топить печку. Он хотел было попросить племянника пособить немного, но нашел постель его уже холодной, видно, Усман или не ночевал дома, или куда-то ушел спозаранок. Других людей Мустафе не захотелось тревожить. Усман — это одно, он свой человек. Лучше уж одному работать, чем кого другого просить, так даже спокойнее.

Дело в том, что Мустафа сорок лет тому назад зарыл под этой кучей навоза целых полсотни эмирских золотых монет. С тех пор он каждые десять лет раскапывает богатство: убедится, что золото цело, и опять закопает. Монеты зарыты довольно глубоко, да еще навозная куча сверху, не сразу доберешься. Они достались Мустафе от его отца, Хамракула, а тому от его отца, Нуркула, и вот уже сорок лет лежат в земле. Странное бывает чувство у Мустафы, когда он думает о золотых монетах, ведь их некому продать, если даже раскопаешь, не возьмут. Тридцать лет назад он вручил две монеты арабу Узаку, а тот дал взамен верблюда. Но Мустафа так и не научился обращаться с верблюдом, пришлось продать его колхозу. Остальные монеты, теперь уже, считай, сорок восемь, все еще покоятся в земле — у Мустафы и без них достаточно денег. Но, что ни говори, золото есть золото, а человек устроен так, что его лихорадит от одного только названия золота, то ли страх, то ли жадность, не поймешь. Стоит кому-нибудь повнимательней посмотреть на кучу навоза, и Мустафе сразу становится не по себе. Нет, он не боится, что золото отберут, пускай забирают, не велика беда, но ведь после всего начнут таскать повсюду, расспрашивать, откуда да почему. Попробуй докажи, как оно у тебя оказалось, хорошо, если поверят, а коли нет!.. Что тогда делать? Ведь тебе не семнадцать, а все семьдесят, пора уже присматривать клочок земли поближе к предкам…

Занятый этими мыслями, Мустафа даже не заметил, как приехал Назар Махдум. Оглянулся, когда просигналили снизу, и увидел, что Назар Махдум уже поднимается к нему по узкой тропинке. Сын его, как всегда, сидел на берегу пруда под горбатеньким старым талом и терпеливо ждал возвращения отца.