Узел

Дело обошлось малой кровью. Только в Андроновке крючники взялись за ножи. Одному из «чугунков» порезали бок, второму оцарапали шею. Пришлось стрелять в воздух, чтобы унять буянов. А в остальном облава прошла без происшествий.

Глава 6 Дознание

Все свободные следователи Окружного суда были вызваны в Петровские казармы и приступили к процедурным действиям. Открывали дела, допрашивали арестованных, оформляли протоколы по итогам обысков, а Бухман едва успевал за ними подписывать. Сыскных надзирателей как самых знающих рвали на части. Но что могли сделать восемь человек? В конце концов генерал-губернатор приказал градоначальнику подключить к дознанию всю сыскную полицию. Рейнбот пытался сказать Гершельману, что он давно бы подключил, да его не зовут, но генерал-лейтенант объяснил генерал-майору: у вас в МСП непорядок, оттого и не зовут. А сейчас ноги в руки и помогайте Лыкову. А тот потом решит, кого оставить на службе, а кого турнуть.

Пришли люди Мойсеенко, еще пятьдесят человек, и тоже занялись дознанием. Но незримая черта уже пролегла между ними и людьми Стефанова. Восемь чистых наблюдали за нечистыми, чтобы не потакали арестованным, не прятали улики и не подсказывали, как отвечать на допросах.

Лыков позволил себе удовольствие. Он взялся лично допросить несколько человек, а в помощники выбрал коллежского регистратора Соллогуба. На первый допрос Алексей Николаевич вызвал того самого Зыбина, которого летом арестовал Василий Степанович.

– Ну, давай рассказывай.

– О чем, ваше высокоблагородие?

– Как воровал и как сыскная полиция тебе в этом помогала. Помнишь? Стефанову изложил, теперь я хочу послушать.

Однако коллежского советника ждало разочарование. Лавочник не собирался откровенничать насчет своих связей с полицией. Он заявил:

– Что вы меня поймали с поличным, это я признаю. Да, скупал краденое у крючников, грешен. Но про сыскных ничего не знаю.

– А Стефанову говорил другое.

– Не помню.

– Очную ставку с ним хочешь?

– Теперь я, кажется, вспомнил. Ну, сказал сгоряча. Хотел, значит, господина Соллогуба оболгать. Сам не знаю, как получилось. Теперь готов извиниться. Прощенья просим, Степан Николаич. Спьяну, не иначе…

Помощник делопроизводителя важно ответил:

– Я на вас зла не держу и прощаю. Нас, сыщиков, часто измазать норовят, мы привычные.

Лыков понял, что тут ловить нечего. Люди Мойсеенко заметили маневры его комиссии и успели подготовиться: барыг предупредили, и они теперь станут молчать. Так и оказалось. Алексей Николаевич к вечеру прочел допросы десятка самых отъявленных скупщиков. А некоторых трясли у него на глазах. Взятые с поличным, они не сильно отпирались. Бесполезно, только разозлишь прокурора и получишь больший срок. Лучше сыграть раскаяние. Но о стачке с МСП никто говорить не захотел.

Еще Лыков заметил, как московские жулики относятся к Стефанову. Если кто-то начинал вдруг юлить или запираться, приходил коллежский секретарь и садился напротив. Арестованный сразу сдавался! Причем все говорили почти одними и теми же словами:

– Ну, ежели так, то ладно. Стефанова не обманешь, он нашего брата насквозь видит.

И начинали давать показания.

Лыкову запомнился допрос купца Любавского. Седой благообразный еврей владел фирмой по продаже ниток и пряжи. Его магазин на Кузнецком мосту охотно посещали модницы. А при обыске в подвалах этого магазина обнаружили четыреста кип хлопка! Как только уместились?

Любавский принялся рассказывать елейным голосом:

– Грехопадение мое началось в декабре пятого года. Если помните, случились тогда на железных дорогах забастовки. И привели они к полному хаосу. Движение поездов остановилось, и вся жизнь замерла. А на товарных станциях Москвы скопилось видимо-невидимо ценностей. Привезли их сюда, а вывезти не могут. Дороги стоят, да-с. Бери не хочу! Власти как таковой нет. Восстание, городовых убивают, сыщики попрятались в Гнездниковском и боятся выходить на улицу. Ну и случилось то, что должно было случиться. Стали, конечно, брать.

– А кто стал? Имена, адреса.

– Да все кому не лень! Но в первую очередь, конечно, железнодорожные агенты. Они сами пришли ко мне и сказали: Мойша Янкелевич, там добра на целые тысячи, вам не надо по дешевке? Я подумал и сказал: надо. Иначе все равно пропадет, сгниет, испортится под снегом. Уж лучше пусть служит людям, подумал я. И согласился принять небольшое количество товара.

– Насколько небольшое? – уточнил Лыков.

– Ах, разве я теперь вспомню? Два года прошло. А я человек старый, память хуже и хуже. У меня и справка есть от доктора, что умственная деятельность ослаблена и все такое.

– Пусть вы забыли первый свой грех, – согласился питерец. – Но события, которые описали, давно закончились. В стране снова порядок, экономика на подъеме. А вы продолжаете скупать краденое. Откуда у вас четыреста кип хлопка?

– Бес попутал, как говорят в таких случаях мои русские контрагенты, – вздохнул Любавский. – Привыкаешь брать что-то намного дешевле, чем если бы купил в честной коммерции. Очень трудно отвыкнуть, видите ли. Да разве я такой один?

– А кто еще? Назовите имена.