Узел

– Ой, это я так, к слову. Я говорил вам, что имею справку от доктора об умственной деятельности? Все забываю. Наверное, скоро умру…

– Неужели за два года охрана материальных ценностей на железной дороге так и не наладилась?

Барыга хмыкнул:

– Об этом лучше спросить тех, кто получает по ночной квитанции. Я лишь покупатель, сам вагоны не ломал. Надеюсь, суд учтет это. Не знаете, кстати, что мне будет за мои… так сказать?..

– Поедете строить Кругобайкальскую железную дорогу, – жестко ответил Лыков. – Там очень нужны рабочие руки.

– В моем возрасте и с моим здоровьем? Фи. Вы изволите шутить.

И отказался отвечать на дальнейшие вопросы, сославшись на плохое самочувствие.

Дознание шло полным ходом. И воры с барыгами постепенно начали сдавать. Этому способствовало решение Лыкова изолировать арестованных от продажных сыщиков. В МСП имелась собственная, так называемая сыскная тюрьма. Если бы таких, как Любавский, посадили туда, сговор был бы неминуем. Но Алексей Николаевич предвидел это. Он поехал к генерал-лейтенанту Иллюстрову, председателю Московского военно-окружного суда. Они были знакомы по прежним делам, и военный юрист обрадовался сыщику.

– Алексей Николаевич! Вот злодей. Опять вы нам удружили с Тринадцатым саперным батальоном, – с деланой строгостью начал он.

– А пусть не воруют.

– Э-хе-хе… Люди всегда будут брать чужое, вы же понимаете.

– Понимаю, Иоакинф Иванович. Как там идет следствие?

Преступления саперов выделили в особое производство, которое вели военные следователи.

Генерал рассказал, что главные виновники уже определены, участники и зачинщики тоже. Сейчас выявляют остальных фигурантов дела: сообщников, подговорщиков[18], пособников, попустителей и укрывателей. Фельдфебелям, которые руководили преступлениями, светит каторга третьей степени[19]. Улики налицо: помимо свежеукраденной муки, на мобилизационных складах батальона нашли шелк-сырец, польский рафинад и даже ящик экстрадинамита. Причем вместе с пистонами и фитилями. Судя по маркировке, взрывчатку отправили на Средне-Сибирскую дорогу. А оказалась она в Первопрестольной. Зачем динамит понадобился саперам? Если для продажи террористам (а это первое, что приходит на ум), то попавшимся несдобровать.

Лыков выслушал генерала, дал свои соображения, а потом попросил о содействии. В результате облавы, организованной его комиссией, было арестовано двести сорок два человека. Сажать их некуда, потому что во всех московских тюрьмах налажена арестантская почта. И воры сговорятся с людьми Мойсеенко, как затянуть дознание. Камеры временного содержания при полицейских частях тем более нельзя использовать: есть подозрение, что общая полиция тоже покрывала воров. Нет ли места у военных? На три-четыре месяца, примерно до Пасхи.

Иллюстров насупился. Впустить в военные узилища сотни чужих арестантов! А как их кормить, охранять, лечить? Военная тюрьма на Кадетском плацу забита под завязку. Есть еще гарнизонная гауптвахта и многочисленные полковые. Да, там имеются свободные места. Трудные времена прошли, и теперь не то, что было в девятьсот пятом году, когда арестованных сажали друг другу на голову. И все же столько человек сразу…

– Едем к командующему, – сказал председатель. И они отправились к Гершельману.

Тот сначала заартачился. Тогда Лыков вынул свой открытый лист и обратился к Сергею Константиновичу уже как к генерал-губернатору, по линии МВД. Это помогло. Гершельман предложил Иллюстрову:

– А поместите их на Ходынском поле, в летних бараках.

– Замерзнут, – ответил тот. – Скоро декабрь.

– И черт с ними, пусть не воруют!

– Негуманно. Петербург узнает – скандал будет, – возразил Иллюстров.

Два генерал-лейтенанта долго пререкались насчет гуманности, пока не влез коллежский советник. Он напомнил, что при Николаевских казармах есть два теплых балагана, куда временно помещают новобранцев гренадерской артиллерийской бригады. Призыв уже завершен, новеньких рассовали по батареям, и в балаганах сейчас хранят квашеную капусту и овощи. Может, поместить туда и арестантов по железнодорожному делу?

На том и порешили. В результате подследственные переехали на Ходынку. Их допрашивали, многих до суда отпускали под подписку и постепенно довели число арестантов до шестидесяти самых опасных. Акт дознания толстел на глазах.

Параллельно с работой «железнодорожно-воровской» комиссии развивалось дело о злоупотреблениях в градоначальстве. Уровень его все повышался. Начал его чиновник Департамента полиции Дьяченко, продолжил член Совета МВД Затончковский, и раскопали они такое, что государь назначил сенаторскую ревизию. Возглавил ее сенатор Гарин, и все поняли, что Рейнботу теперь конец.