Узел

– Какие-то неопределенные сплетни. Но то, что слышал, печально, соглашусь.

– А как вам то, что творится в Москве? Раньше такое было невозможно, а теперь реальность.

– Опять соглашусь, Алексей Николаевич. Трепов, конечно, был держиморда, но хуже Рейнбота уже некуда. И все же ответьте на мой вопрос: что делать?

– Лично я принял меры, – сообщил Лыков. – У моих сыновей лесное имение в Костромской губернии. Большое, дает порядочный доход. Даже и мне перепадает. Так вот, все заработанные средства я обращаю в золото и вывожу во Францию. И свою долю, и сыновей. Уже второй год.

Фон Мекк расстроился:

– Ах я дурак!

– В чем дело?

– Да тоже ведь принял меры. А именно – продал после пятого года свои южные имения. Но вырученные деньги вложил в покупку доходных домов здесь, в Москве. По-вашему, я совершил ошибку?

– Если честно, то да. На мой взгляд, это ошибка. Когда начнется тут заваруха, вы доходный дом во Францию не перенесете.

– Черт, черт…

– Я вообще, Николай Карлович, начинаю думать об отставке. Дай бог, дожить до шестидесяти лет, и тогда подам прошение. Хватит. Уеду в Париж, к дочери, внучек нянчить.

– Это когда же будет? – уточнил магнат.

– Шестнадцатого августа тысяча девятьсот семнадцатого года.

– Хм… Ладно доходные дома, а куда я дену свою железную дорогу? Ее в Европу тоже не перенесешь.

– Покупайте золото и депонируйте его в иностранных банках.

– Но не в германских?

– Там отберут.

Мекк поблагодарил сыщика за честный разговор, и они расстались. Интересно, воспользуется ли богатей полученным советом? А Лыков уже думал о другом. До отставки еще далеко, надо продолжать дознание.

Глава 11 Московские атаманы, хлопок… и прочие дела

Итак, в руках у сыщиков оказались два главаря. Савоське за его подвиги виселицы было не избежать. Он это знал и вряд ли стал бы говорить; терять ему нечего. Более перспективным выглядел допрос Вшивкина. Тому светила каторга, значит, открывались возможности для сделки. И коллежский советник отправился в Малые Каменщики.

Атаман чуть ли не обрадовался сыщику:

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

– Чего такой веселый?

– Дык живой же. Могли шлепнуть при аресте, как других, а не шлепнули. Спасибочки!

– И петли не ждешь?

«Иван» сразу посерел:

– А что, разве полагается? Или стращаете?

– Вроде каторгу видать, а виселицу пока нет.

– Уф…

– Я тут выбирал между тобой и Савоськой, – начал разговор сыщик. – Кого первым допрашивать. И выбрал тебя.

Вшивкин слушал, глядя исподлобья.

– Савоське мне нечего предложить, разве что какое мыло дать, когда начнут веревку мылить – хвойное или дегтярное. Он человек конченый, за кровавые свои дела. И поделом. Вот с тобой другой разговор. Я не прокурор, но много уже народу отправил в рудники. Тебе светит от пятнадцати лет до бессрочной, как суд решит. Но есть выбор.

– Капорником[33] предлагаете стать? – усмехнулся бандит. – Не пойдет. Я…

Коллежский советник сделал жест рукой: молчи и слушай.

– Каторга теперь разная бывает. Можно ехать в Сибирь строить железную дорогу. А можно в централе отсидеться. Слыхал про такие?

– Говорили что-то, да не помню толком… – пробормотал арестант.

– Сахалин теперь у японцев, каторга там закрылась. А вас, оглоедов, меньше не становится. Правительство решило выстроить в европейской части страны центральные каторжные тюрьмы. Их будет всего восемь, работы идут полным ходом. Пока ты под следствием, глядишь, уже и подготовят тебе местечко. Могут в Шлиссельбурге…

Вшивкин машинально поежился.

– …а могут и тут, в Москве. Если я этого захочу.

– Неужто в самой Москве? – поразился арестант.

– В Бутырках отделили половину площадей. Камеры уже отремонтировали, я заходил, смотрел – красота! После обеда на два часа койки будут опускать для отдыха. Санатория, а не каземат. И главное, каторжных работ в Первопрестольной не предусмотрено. Нету тут ни рудников свинцовых, ни туннельного строительства. Станешь в картишки дуться с утра до вечера да шпанкой помыкать. Ну что, интересно?

– Сомнительно… А что я за такое счастье должен буду сделать?

– Выдать Тугарина Змея.

Вшивкин нахмурился:

– Да разве так можно? Он «иван», и я «иван».

Но Лыков не стал церемониться. Он прищурился, поглядел на бандита, как на пропащего, и протянул:

– Не хочешь? Сам себя спасти не хочешь?

– На измену не пойду, – упрямо ответил Вшивкин.

– Ну как знаешь. В Шлиссельбургской каторжной тюрьме есть корпус, который называется «Зверинец». Там в камерах даже окон нет. Выбирай: туда тебя законопатить, или желаешь костыли на сибирской чугунке забивать?

Бандит мрачно молчал.

– Ах так? Пошел к псам! Без тебя поймаю змеюку.

Сыщик поднялся, открыл дверь и крикнул:

– Конвой! Увести дурака.

– Погодите, ваше высокоблагородие! – воскликнул арестант. – Я согласный.

Алексей Николаевич снова сел:

– Ну?

– Но обещайте, что нашего разговора никому не перескажете и на бумаге ничего не останется.

– Это можно, – сказал Лыков, отодвигая протокол допроса.

– Только где Змей живет, никому не известно…

– Зачем же ты мне тогда?..

– Я ниточку дам.