Узелок на память (Фельетоны)

Но Лукерья и сама уже догадалась, что обмишурилась с покупкой. И надо же ей было выбрать поросенка у Явдохи-кривой. Ну разве это женщина, Явдоха?! Хата ее стоит на самом краю деревни Хламино. В зимние месяцы, когда разгуляется вьюга-завируха, Явдохину избу заносит снегом по самую кровлю. А кривая только того и дожидается: чем выше сугробы, тем смелее она действует в своем бесовском предприятии. Лишь чуть сгустятся сумерки, как над ее хатой уже стоит дым коромыслом. Того и гляди, выпорхнет Явдоха-кривая верхом на метле и взовьется в поднебесье, к далеким, далеким звездам.

От Явдохиной избы за версту несет самогоном. Приладилась кривая! Самогон бражникам сбывает, а бардой поросят выпаивает. Двойной доход открыла! Правду сказал Евдокимыч: «Самогонщики орудуют на два фронта». И не судят их, бестий!

Нет, Лукерья Петровна, вы не правы. Бражников судят. На днях судили Анфису Пыльеву из деревни Карягино. Забавное было разбирательство!

— Гражданка Пыльева, — обратился к обвиняемой судья, — верно ли, что вы курили самогон?

— Да, курила! — отвечала та.

— На продажу или для внутренних надобностей?

— Я непьющая. Гнала на продажу.

— А какое у вас основное занятие, Пыльева?

— Я не работаю.

— Значит, самогонкой пробавляетесь?

— Да, пробавляюсь самогоном…

Тучи над головой самогонщицы, казалось, сгустились. Анфиса уже готовила сухари в путь-дорогу. Однако грозы не последовало. То ли чистосердечное признание, то ли непьющая натура, но что-то подкупило судей. И они оштрафовали ее на двадцать рублей. Зачитали приговор и отпустили с миром.

— Не без добрых душ на свете! — сказала Анфиса, вернувшись домой, и… заквасила новую порцию сивухи.

«А я что, пятая спица в колеснице?! — решил про себя сосед Пыльевой молодой лоботряс Владислав Замураев. — Ей можно, а мне нельзя?.. Нет уж, дудки! Я почище Анфисы управляюсь».

В канун вербного воскресенья Владислава застали у самогонного аппарата. Из носика змеевика струилась в чайник мутная жижица с тошнотворным запахом. На полках и на подоконнике были расставлены батареи разнокалиберных бутылок. Хозяин неторопливо закупоривал их самодельными пробками и заливал парафином.

— На продажу готовишь? — спросил милиционер.

— Так точно, товарищ старшина!

— А ты знаешь, Замураев, чем это может кончиться?

— Двадцатью рублями штрафа!

— Ой ли?

— Не стращайте, гражданин постовой! Мы люди тертые…

В суде Замураев выглядел этаким невинным агнцем. Вид смиренный, волосы на голове припомажены, голубая косоворотка расшита до самого подола.

— Вы все рассказали суду, Замураев?

— Все!

— Ничего не утаили?

— Ни капельки!

— Под судом бывали?

— Боже упаси!

И опять последовали смягчающие вину оговорки. Когда огласили приговор, Замураев поклонился судьям в пояс и полез в карман.

— Деньги сразу платить или потом?

— Расплатишься, когда получишь исполнительный лист.

— Спасибочко, граждане судьи! Двадцать рублей не деньги.

Вольготно живется бражникам с такими добрыми дядями. Иные уже давно позабыли, когда они выходили на работу. Торговля самогоном стала их основной профессией. А тут еще побочный заработок. Всякий самогонных дел мастер имеет у себя подсобное хозяйство — десятка три поросят. Выпоит их бражкой — и на базар! Поросята налитые, отменные.

Вот на такого-то закадычного бражника и нарвалась Лукерья Петровна.

Золотые россыпи

Играл духовой оркестр. Гремели тосты, на столах благоухали розы. Торжество под сводами львовского универмага лилось через край.

Евгений Федотович Довбня получал диплом об окончании городского вечернего университета.

— Урр-а-а нашему дорогому директору!

А виновник торжества сидел на видном месте и недреманным оком оценивал подчиненных. «Ишь, заливаются мошенницы Ирина Турковская и Клавдия Топорец! Здорово навострились обмеривать покупателя! А чего это Вайман с такой ехидцей смотрит в мою сторону?»

Наутро директор универмага устроил товароведу аудиенцию.

— Ты что хотел сказать своей мефистофельской улыбкой, дорогой мой?

Вайман прыснул со смеху.

— Я вспомнил, как ты добыл себе диплом. Ловко! Ведь ты дороги не знаешь в университет! Ты такой же дипломант, как я Александр Македонский…

Довбню взорвало.

— Крохобор! Нищим прикидываешься, опорки на себя напяливаешь, а золото лопатой гребешь. Баста! Семь лет я жил на твоих подачках. Хватит!

— Что, совесть заговорила?! — съязвил товаровед. — Взяточником боишься прослыть?

— Молча-ать! — грохнул директор кулаком по столу. — Или половину барыша, или на чистую воду. Выбирай любое!

Товаровед язык прикусил от перепуга. Не ожидал такого оборота. Сколько лет ладили! А тут ни с того ни с сего громы-молнии! И какая муха укусила директора? Кричит, как помешанный. Того и гляди, толпа соберется.

— Не серчай, Евгений Федотович, — примирительно сказал товаровед. — На равных долях будем с тобой компаньонами. Каждую сотню — пополам, и каждый целковый — надвое. Я человек уступчивый.

Разошлись подобру-поздорову. И с того дня добычу стали делить поровну. Пролетит месяц — столько-то сотенных кредиток одному и столько же другому. Добавок к зарплате. А премии — само собой. Насчет премий в универмаге не скупились…