Уж замуж невтерпёж (СИ)

— А это… уже неважно. Комплекс старшего брата, — только и ответил он. Теперь он знал наверняка, что никакого проклятья черной вдовы в природе не существовало, а даже если и существовало, то на семействе Забини его точно не было. Он читал материалы дела; Панси была в безопасности.

— Ты… странный, — смущенно бубнит Панс, когда папка с документами наконец ложится ей прямо на выставленные вперед ладони.

Алойз снова смеется. Ему обидно за то, каким трусом он был, и за то, что он встретился с сестрой слишком поздно. Он был всегда рядом, поблизости, вернувшись в Англию еще до начала Второй Магической войны. Но наблюдать издалека — это совсем не то, в сравнении с тем, что Панс, его маленькая Панс стояла сейчас прямо перед ним и смешно дулась, продолжая задавать глупые, никак не относящиеся к делу вопросы.

— Теперь, когда все разрешилось, ты вернешься к нам, Ал? — решается спросить она, пряча глаза и боясь ответа, который не заставил ждать.

— Нет, — Алойз качает головой. В чужой личине ему душно, но он пока не может вернуться к себе. — Мне… нужно уехать. На время. Подумать. И перестать наконец-то гоняться за призраками.

Последняя фраза вызывает у Панси недоумение, но она больше не спрашивает. В конце концов, на самый главный вопрос уже дан ответ. Но она не расстраивается, она все понимает.

— Ну, тогда… не забывай писать письма, — она выдавливает из себя улыбку, и у нее получается прекрасно.

Она всегда его понимала.

— Буду ждать в гости, — он игриво ей подмигивает, и в этот момент, лишь на секунду, Панси видит сквозь мощный морок не чужую личину, а Алойза Паркинсона.

В просторной столовой открыты нараспашку все окна, пропуская в помещение свежий воздух летних цветов. Гвендолин неуемно чихает, но не желает закрывать окна. Она не хочет, чтобы лето незаметно прошло мимо.

Блейз сидит рядом. Теперь, когда все позади, ему дышится легче. Экзамены прошли, и он теперь, не торопясь, может спокойно поразмыслить о будущем. Когда они с Панс объявят в прессе, что свадьбы не будет.

Наверно, это упростит его задачу в разы. Но гложущего его изнутри счастья Забини не испытывал. Еще каких-то полгода назад он себе и представить не мог, что пойдет под венец с Паркинсон, а теперь не мог представить то, что не пойдет.

Подливала масла в огонь матушка, нет-нет, а то и дело восхищаясь предстоящей церемонией. Блейз, скрипя зубами, кивал и улыбался, но ее напускная радость его ужасно раздражала.

— Мы с Элоизой думаем, что лучше всего в свадебном букете будут смотреться лилии, — завела опять свою песню Гвендолин. — Я предложила сорвать их в нашем саду; этим летом они расцвели необычайно крупными и красивыми. Да и символично это будет, а ты как думаешь?

Блейз не думал о лилиях.

— Ма, — он вздохнул, откладывая в сторону столовые приборы и запуская руки в волосы, взлохмачивая их. — Не будет никакой свадьбы.

Он все равно должен ей сказать об этом. Так чего тянуть?

Улыбка сошла с лица женщины, уступив место удивлению.

— Что? Блейз, но почему? Вы снова поссорились? Я прекрасно знаю о твоих чувствах к Панси, так почему?..

Он скрипит зубами. Ненавидит, когда люди вокруг него притворяются идиотами.

— Ты прекрасно знаешь, почему, — его голос звучал предельно ровно. По крайней мере, ему этого хотелось бы. — Я не могу подвергать Панси опасности. Это проклятье черной вдовы… Ты же знаешь, что оно может быть и на мне тоже, не так ли? Мы не можем так рисковать…

По ушам бьет оглушающая тишина, вдруг прерываемая тонким смехом Гвендолин. Она даже прикрывает рот рукой — леди не следует смеяться так заливисто и так громко. Блейз злится, но молчит; ждет, пока матушка объяснит, что же из его слов вызвало у нее такую волну радости и счастья.

— Блейз, дорогой, — наконец, подавив смех, говорит она. — Кто тебе сказал такую чушь? Какое еще проклятье черной вдовы?

Она вскакивает из-за стола так же быстро, как вспорхнула бы бабочка с цветка; Блейз следит за матерью искоса, слегка недоверчиво, но сердце уже вот-вот, да выпрыгнет из груди. В нем поселилась новая надежда. Надежда на то, что все домыслы и убеждения, которые терзали его с самого детства, растворятся в миг. Он страстно желал этого, пусть и не хотел подавать виду. Сложно сохранять злобную гримасу, когда мать так радостно и заливисто хохочет, протягивая ему какие-то листы. Забини присмотрелся.

Это была копия материалов недавно закрытого дела.

— Что? Зачем? — Блейз щурится, вглядываясь в чей-то размашистый почерк.

Гвендолин снова становится серьезной.

— Я не знала, стоит ли тебе показывать это, но раз такой случай…

И она начинает свой рассказ. Все то, что тогда сказала адвокату, скрепя сердце. Она обещала никому это не рассказывать, но те, кто взял с нее это обещание, уже мертвы.

— В свое время я не особо преуспела в развитии каких-либо… способностей. После смерти моего первого мужа и твоего отца у нас не осталось никаких способов заработка. Общественность требовала от нас занятия благотворительностью, а я едва сводила концы с концами, думая уже о продаже родительского особняка…