Ужас

Мало-помалу он начал припоминать массу мелких подробностей. Сначала странное сообщение «Солнца». Сообщение, источника которого он не мог найти. Затем загадочные фразы Коша, его манера держать себя, насмешливая до дерзости, его таинственные ответы, открытие следов на дорожке, его волнение в комнате убийства… Все это составляло до известной степени улики… Но если журналист был каким-нибудь образом причастен к преступлению, как допустить такую смелость?.. А между тем!..

Дойдя до этой точки своего рассуждения, он чувствовал, что дальше идти не может, что-то загораживает ему дорогу, и он сам не смел себе признаться, что его столько же злило то, что не он первый додумался до этого, как и невозможность подыскать побудительную причину поступкам Коша. Во всяком случае, через несколько минут все это выяснится. Ничего не говоря Кошу о подозрении, промелькнувшем в его уме, он даст ему понять всю неловкость его поведения. Что ему многое известно об убийстве, в этом он теперь не сомневался. Трудность будет заключаться не в том, чтоб заставить его рассказать все, что он знает, но в том, каким образом он это узнал… Не заявил ли он ему: «Пресса обладает многочисленными способами расследования…»

Какие это способы? Вот что необходимо было узнать. И чтоб добиться этого, он ни перед чем не остановится. Он совершенно забыл теперь о намеке «Солнца» на следы шагов. Дело приняло серьезный оборот, и один Кош мог дать ему победу. К тому же оно должно было скоро перейти в руки судебного следователя, и ему хотелось сделать его к тому времени совершенно ясным, освобожденным от тайны, окружавшей его с первой минуты.

Раздался телефонный звонок:

– Кто говорит? – спросил он.

– Жавель, инспектор, посланный вами на улицу де Дуэ.

– Что скажете?

– Кош уже три дня не возвращался домой.

Лицо пристава выразило страшное удивление. Итак, в течение трех дней репортер не появлялся ни в редакции, ни у себя дома? Как это ни казалось неправдоподобным, нельзя было не приписать это исчезновение каким-нибудь важным причинам.

Но, ввиду последних событий, их быстрого и таинственного хода, эти важные причины должны были иметь какую-нибудь связь с преступлением в доме на бульваре Ланн. Отсюда две гипотезы: или Онисим Кош сделал вид, что исчезает, чтобы удобнее вести за свой счет следствие, параллельное следствию полиции; или же он был тем или иным образом замешан в убийстве. В последнем случае опять-таки вывод мог быть двоякий: первый, довольно благоприятный, – его отделяли от преследований полиции несколько сот километров и граница; второй, может быть близкий к истине, – люди, которым было необходимо его молчание и боявшиеся, чтоб какое-нибудь его неосторожное слово не погубило их, просто устранили его…

Следуя все той же поспешной и фантастичной методе, пристав остановился на последнем предположении. Он спросил инспектора:

– Нет ли еще подробностей?

Инспектор не сразу ответил; он повторил вопрос:

– Алло! Вы слышите меня?

– Слышу; больше никаких подробностей не знаю.

– Хорошо, я завтра утром сам посмотрю. И он дал отбой.

«Завтра утром, голубчик мой, – подумал инспектор, – будет уже слишком поздно, так как, если к этому времени Кош не будет в моих лапах, то, во всяком случае, будет недалеко от этого».

В сущности, он не все рассказал приставу, желая сам разработать свой план. Будучи еще слишком молодым, чтобы требовать чтоб с его мнением считались, он решил действовать по личному вдохновению. С той минуты, как он нашел обрывки конверта, он почувствовал, что весь интерес дела должен сосредоточиться на этом клочке бумаги, и это чувство, сначала неясное, перешло в уверенность, когда он услышал номер дома Коша. Он жалел, что выказал свое волнение перед приставом, но утешился той мыслью, что начальник его слишком самолюбив, чтоб согласиться с мнением простого инспектора. И то, что он, минуту тому назад считал ошибкой, казалось ему верхом ловкости; тот факт, что он установил связь между двумя номерами «16», служил ему ручательством, что пристав не только не придает этому значения, но скорей, наоборот… Значит, он мог спокойно работать, не боясь никакого контроля.

Как мы увидим, Жавель ошибался. Но, из-за поспешных выводов пристава, результат будет почти тот же. В то время как его начальник истолковывал события, он их только констатировал. Но и утреннее открытие, и справка, полученная в доме Коша, – все было ничто в сравнении с той, которую он бережно скрывал, получив ее с удивительной легкостью.

Проходя по улице де Дуэ, Жавель машинально посмотрел на номер одного из домов и увидел: 22. Положительно, судьбе было угодно, чтобы эта цифра опять предстала перед его глазами, а он считал судьбу слишком могущественной силой, чтоб не подчиниться ее указаниям. Он быстро сообразил, что если он ошибается, то никто об этом не узнает, что попытка эта ничему не повредит, и вошел.

Комната сторожа находилась в углублении, он приотворил дверь:

– Здесь живет господин Кош?

– Не знаю такого.

Жавель сделал огорченное лицо и нерешительно продолжал:

– Он журналист. Не можете ли вы мне сказать?..