Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

– Но, мсье, разве вы не понимаете, насколько это абсурдно? – возразил де Гранден. – Пока злодей сидит в злодейской клетке, маленький мальчик, которого мы ищем, может умереть с голоду. Ваша задержка может означать его смерть!

– Не могу с этим ничего поделать, – покорно ответил молодой офицер. – У меня было больше опыта с такими ребятами, чем у вас. И если мы попробуем его измотать, он призовет всех святых в календаре засвидетельствовать его невиновность и станет кричать об ошибке, – мы ничего не сможем предпринять. Дайте ему время подумать об этом в прекрасной одиночной камере – вот способ взорвать этот снаряд.

– Morbleu! – Я подумал, что маленький француз взорвется от изумленного гнева. – У вас больше опыта, чем у меня, Жюля де Грандена из le Sûreté? Кровь дьявола! Кровь самого неблагородного кота! Мы увидим то, что увидим. Вы признаете свою неспособность заставить его исповедаться! Могу я попытаться? Parbleu, если я не смогу заставить его заговорить в течение десяти минут, я превращусь в монаха и буду жить в молитвах и на отвратительной репе всю оставшуюся жизнь!

– Гм… – сержант поглядел на сердитого маленького француза. – Обещаете не причинять ему вреда?

Де Гранден подошел на цыпочках и прошептал что-то в ухо полицейского, махая руками, как ветряная мельница под ураганом.

– Окей, – согласился офицер, широкая улыбка заполонила его лицо. – Я наслышан о том, как вы, ребята, работаете. Давай посмотрим, как вы раскручиваете такие штуки.

– Merci, – поблагодарил де Гранден, пересек помещение и остановился перед высокой чугунной печью, которая работала зимой.

В топке лежала скомканная бумажка и несколько щепочек светлого дерева. Де Гранден поджег их спичкой, шевеля танцующее пламя длинной чугунной кочергой.

– Поможете, друг мой Троубридж? – спросил он, вытаскивая из кармана крепкую веревку, и начал ловко привязывать пленника к стулу искусными узлами.

– Что вы хотите, чтобы я сделал? – спросил я удивленно.

– Стойте, и будьте готовы дать мне немного льда из холодильника, – тихо прошептал он мне на ухо; затем, по мере того, как кочерга медленно раскалилась от серого до красного, от красного до светло-оранжевого в огне, он схватил ручку и продвинулся медленным, угрожающим шагом к привязанному и беспомощному заключенному. Его маленькие круглые голубые глаза стали жесткими, как глаза милой домашней кошки вспыхивают от ярости, когда она увидит уличную собаку-дворняжку.

– Похититель маленьких детей, – объявил он голосом таким тихим, что было едва слышно, но тяжелым и беспощадным, как лезвие скальпеля. – Я собираюсь дать вам последний шанс сказать правду. Скажи, где малыш, которого ты украл?

– Signor, – ответил заключенный, изворачиваясь и натягивая веревки, – я сказал вам только правду. Per l’amore della Madonna…[269]

– Ah bah! – француз поднял светящуюся сталь на дюйм от лица парня. – Ты сказал правду? Что знает похититель детей? Nom d’un chat, что утка знает о вкусе коньяка?

Сделав еще один шаг, он внезапно схватил полотенце над умывальником, скрутил его в свободный узел и бросил на лицо заключенного, плотно прижимая его к глазам.

– Наблюдайте за ним, друзья мои, – сказал он, протягивая руку, чтобы взять кусочек льда, который я вынул из холодильника по его молчаливой команде, а затем разорвал воротник связанного человека.

Завороженные, мы смотрели на сцену перед нами. Де Гранден казался диким и непримиримым, как аллегорическая фигура Немезиды в классической греческой пьесе. Перед ним, дрожа, как будто от холода, несмотря на летнюю ночь, сидел побледневший связанный заключенный. Он был малорослым человеком, чуть ли не мальчиком по виду; его мелкие, правильные черты и тонко смоделированные миниатюрные руки и ноги придавали ему почти женственный облик. Его ужас был настолько очевиден, что меня почти тронул, но француз был беспощаден.

– Говорите, похититель детей, или расплачивайтесь! – резко воскликнул он, приблизив раскаленную кочергу на полдюйма к дрожащей шеи заключенного; затем выхватил кусочек льда и засунул его под одежду к сухой белой коже.

Изо рта пленника вырвался крик безнадежной тоски и боли. Он извивался и корчился в своих путах, как раненая змея в пламени, вонзая ногти в подлокотники, кусая губы, пока кровавая пена не выступила из рта.

– Santissima Madonna… caro Dio![270] – вскричал он, когда лед встретился с его телом.

– Отвечай, злодей! – велел де Гранден, приставив лед к шее заключенного. – Отвечай, или, pardieu, я выжгу твой лживый язык до самой глотки!

Связанный человек снова извивался и испускал кровавыми губами неистовые хриплые звуки испуга и боли.

– Nom d’un sacré singe, как он упрям, – пробормотал де Гранден. – Кажется, мне еще нужно сжечь его сердце.

Бросив кочергу в огонь снова, он разорвал грязную белую рубашку заключенного и обнажил его грудь.

– Mon dieu! – воскликнул он, когда одежда осталась в его руках.

– Боже мой! – воскликнул я с изумлением.