Ужасная саба и ее хозяин

— Забирайся, — велел он, дотащив Лейтис к постели. Забирайся, вставай ко мне задницей, раздвинь ноги. Пошире. Хотя бы это сделай как следует. И поживее, — он отвесил ей еще пару шлепков, а потом потискал обе ягодицы по очереди, не преминув так же жестко помять ее и между ног тоже. Последнее было Лейтис просто необходимо, и она застонала со всей откровенностью своего желания, которое Эйдан не мог не ощутить, тиская ее там.

— Разумеется, хозяин Эйдан, все, как вы прикажете, — согласилась она, становясь в эту прекрасно-развратную позу и изнывая, так остро ей хотелось их близости.

— Выше попку, — глухо рыкнул он, забираясь на кровать следом и одновременно впечатывая в нее Лейтис, щекой, как и на скамейке, крепко сжимая в руке ее волосы, надавливая на голову. — Красиво. Сексуально. Как хозяйская шлюшка, хорошая, послушная, бесстыдная шлюшка…

Он дернул ее руки за наручники вперед, заставляя приникнуть к кровати сильнее, потом его ладонь прошлась по спине, по позвоночнику, прогибая Лейтис совсем уж развратно, снова огладила попку. И наконец Эйдан раздвинул ей ноги еще шире, предельно откровенно, а потом крепко вцепился в бедро, потянул на себя и вверх, приподнимая попку выше — так пошло, восхитительно пошло — и тут же вошел в нее, глубоко, резко, с хриплым протяжным стоном. Едва он немного задал ритм, его рука снова принялась путешествовать по телу Лейтис, гладить, тискать со всех сторон, пока не остановилась на груди, чтобы задержаться там, болезненно и возбуждающе терзая и выкручивая сосок.

Это было невероятно хорошо, в спальне будто сделалось светлее, такие яркие искры заплясали пред глазами от того, что Эйдан с ней творил. Вот теперь ей было достаточно, наконец-то достаточно, она могла не изнывать от того, что он слишком сдержанный, от того, что дисциплина не может поддерживаться настоящими шлепками и угрозами серьезной порки, наконец-то Эйдан с ней не нежничал, когда Лейтис хотела пожестче. И потому она громко стонала, вскрикивала и ойкала, наслаждаясь всем этим бесстыдным буйством, и радуясь, бесконечно радуясь тому, что это не в последний раз, что Эйдан — ее доминант, с которым они смогут и так, и иначе — по-всякому, как ей только захочется. Потому что у него вовсе нет внутреннего запрета на то, чтобы поступать с ней подобным образом, и потому что он не может не чувствовать, как ей хорошо с ним сейчас.

— Моя сладкая шлюшка. Моя развратная саба. Моя чудесная сучка, — полушептал-полурычал Эйдан, склоняясь к ней и оттягивая ее голову назад, чтобы покусывать ухо и шею и тут же вылизывать их языком. Он вовсе не стеснялся добавить еще, теребил ей и второй сосок тоже, снова пошлепывал по ягодицам, ласкал по боку, стискивал пальцами до боли и ласкал снова, потом сжимал попку в ладони, сильнее насаживая ее на себя. Не сдерживался вовсе, вбиваясь в нее со всей силой своей страсти. Он жаждал этого, хотел вот так — Лейтис могла чувствовать. — Затрахаю, как заслужила. Как заслужила, строптивая зараза. Ты моя сладкая, ты моя чудесная… — он стонал и рычал, утыкаясь ей в плечо, тяжело дышал и, судя по его все ускоряющимся движениям, вовсе не шутил с этими угрозами. Прекрасными угрозами, доставляющими столько наслаждения.

— О-о-о-о, я получу, как заслужила, — стонала Лейтис в ответ, больше не играя в запуганную сабу, куда уж сейчас было играть? Ей было так хорошо, она так радовалась — изображать что-то решительно не имело смысла. Ее Эйдан наконец-то был с ней целиком и полностью — вот как она это ощущала. Он отпустил себя на свободу, не сдерживаясь в своих желаниях, как можно было не наслаждаться? И Лейтис наслаждалась каждым движением, каждой грубой и даже жестокой лаской, возносясь все выше на этом головокружительном потоке страсти, чтобы обрушиться в пленительные объятья сабспейса, в котором Эйдан точно был с ней, ощущался со всех сторон. Лишь его она могла видеть, слышать и чувствовать.